Александр Бушков - Иван Грозный. Кровавый поэт
Каков пассаж! Одним махом «безумный тиран» превращается в защитника «трудового крестьянства»! Но в том-то и соль, что Беляев писал совершеннейшую правду. Иван Грозный не просто защищал крестьянские интересы – он еще и вводил на Руси самую натуральную демократию, какой в «передовых европейских странах» в то время и не пахло. Чуть позже я это буду доказывать, как говорится, с документами в руках.
Но не будем забегать вперед…
Все факты, дискредитирующие примитивную сказку о «кровавом безумце», были прекрасно известны и во времена Костомарова с Соловьевым, не говоря уж о Карамзине. Но историческая наука (к которой я отношусь с величайшим решпектом, как ясно уже читавшим мои прежние скромные труды) обладает стервозной особенностью отбирать и использовать только те факты, что укладываются в «общепринятую теорию». С фактами противоречащими поступают незатейливо: их попросту не замечают. Благо в стране под названием «Российская империя» существует уже и «образованное общество», и «передовая интеллигенция», одинаково жаждущие откровенного примитива в красивых обертках…
Оклад Евангелия. Вклад Ивана IV в Благовещенский собор Московского Кремля. 1571 г.
А потому до революции сторонники черной легенды о «безумном тиране» составляли то подавляющее большинство, которое как раз и владеет умами. После революции, как легко догадаться, положение ничуть не улучшилось: кто бы стал заниматься вдумчивым и объективным изучением личности и поступков Грозного, если все без исключения самодержцы были объявлены «сатрапами» и «тиранами»? И все написанное о «сумасшедшем тиране Грозном» как нельзя лучше иллюстрировало большевистские тезисы о «порочности царизма».
И появлялись стихотворные строки вроде написанных Владимиром Луговским:
…От белых поповен в поповском саду,
От смертного духа морозного,
От синих чертей, шевелящих в аду Царя Иоанна Грозного…
С одной стороны, вновь присутствует некая шизофреническая раздвоенность мысли: если ад и рай являются не более чем «поповскими выдумками», то как может советский поэт рассуждать, куда именно после смерти попал Грозный? С другой же – ничего нового, все в русле концепций еще времен Карамзина…
И только после окончания Великой Отечественной о Грозном начинают писать объективно. Потому что таково указание Сталина. А Сталин понимал Грозного, как мало кто другой – ему самому пришлось вести ту же самую борьбу со своими зажравшимися и обнаглевшими боярами, разве что назывались сталинские бояре иначе, но суть была та же…
Вот только после смерти Сталина и «разоблачения культа» многое вернулось на круги своя. Наряду с объективными исследованиями появляются и опусы, проникнутые прямо-таки патологической, нерассуждающей злобой к Грозному, уже не имеющие ничего общего с научными трудами…
Как говаривал один из персонажей Стругацких, уж на что я привычный человек, ребята, но и меня замутило…
Лично меня прямо-таки замутило, когда в одной из книг крайне мною уважаемого автора я вдруг прочитал, что, оказывается, «впервые регулярную армию в России создал Петр I». Автор этот, с его знанием истории, уж никак не мог запамятовать, что впервые регулярную армию в России создал как раз Иван Грозный. Но к Грозному он отчего-то относится со столь патологической ненавистью, что пошел на явный подлог, о чем сам, конечно же, прекрасно знает… Такие вот печальные последствия «карамзинщины» порой встречаются…
Но предисловие, сдается мне, несколько затянулось. А потому пора перейти к главному, то есть беспристрастному по возможности рассказу об Иоанне Васильевиче Грозном, могучем, страшном и несчастном человеке. Частенько после той или иной книги «черной серии» в мой адрес слышится уже прискучившее нытье, смысл коего сводится к одному: автор снова пытается злонамеренно кого-то «реабилитировать».
Во-первых: а чем, собственно, так уж скверно намерение кого-то реабилитировать? В том случае, конечно, если на человека возвели заведомо несправедливые обвинения?
Во-вторых, я никогда особенно не стремился играть роль «реабилитатора». Я просто-напросто пытался по мере возможностей, насколько удавалось, представить объективную картину прошлого. Если мне попадался миф и удавалось доказать, что это именно миф, выдумка, сплетня, я так и поступал. Если удавалось довести до читателя некие «реабилитирующие моменты», то кто ж виноват, что именно они обнаруживаются при глубоком изучении серьезных источников? Ну, а если кому-то всего-то навсего не хочется расставаться с привычным мифом, то это его личные медицинские проблемы, которые я решать не обязан…
А посему в качестве музы я всегда выбирал не порхающую барышню с арфой, а покойного английского историка Р. Коллингвуда (что, согласитесь, гомосексуальных мотивов под собой не имеет). Вот и на сей раз своему обыкновению изменять не намерен.
Оклад Евангелия. Деталь. Вклад Ивана IV в. Благовещенский собор.
Итак, Коллингвуд. «Какие вещи ищет история? Я отвечаю: red gestae[1] – действия людей, совершенные в прошлом. Хотя этот ответ поднимает множество дополнительных вопросов, многие из которых вызывают острые дискуссии, все же на них можно дать ответы, и эти ответы не опровергают нашего основного положения, согласно которому история – это наука о red gestae, попытка ответить на вопрос о человеческих действиях, совершенных в прошлом».
Лично я в невежестве своем именно такой подход и считаю подлинно научным – а не попытки объяснить действия какого-то исторического деятеля, исходя либо из собственных либеральных воззрений (нелепо все же судить и приговаривать человека шестнадцатого века по меркам и моральным критериям века, скажем, девятнадцатого), либо из откровенной дури. Вот, скажем, еще в 1893 г. психиатр П. И. Ковалевский от большого ума сочинил целую книгу, где бестрепетной рукой вывел Ивану Грозному диагноз: «параноик с манией преследования». Разумеется, сей господин был либералом, интеллигентом и прогрессистом. Нисколько не задумывался над тем, насколько сие согласуется с профессиональной этикой: ставить диагноз пациенту, умершему за триста с лишним лет до того. Да и опирался наш эскулап не столько на сохранившиеся документы, сколько на вышепоминавшиеся книги историков-«обличителей» да на то самое «общее настроение умов» тогдашней просвещенной публики, рассуждавшей примитивно и вульгарно. Головы рубил? Значит, преступник! Заговоры искал? Параноик! Нет бы ему применять к предателям, изменникам и заговорщикам те самые «нравственно-духовные» методы. Продался полякам или шведам? Получи поместье в награду. Заговор составил против царя? Золотую цепь на грудь…
