Екатерина Андреева-Бальмонт - Воспоминания
Воспоминания мои охватывают промежуток времени в семьдесят лет.
Семья моя, Андреевых, интересна тем, что она одна из первых (в середине девятнадцатого века) явила тип новых купцов, ничем не похожих на грубых, безграмотных купцов времени Островского — ни в приемах своей торговой деятельности, ни в семейном укладе.
Современное мне поколение молодежи (восьмидесятых годов): семьи Третьяковых, Морозовых, Бахрушиных, Сабашниковых, Мамонтовых, получившее такое же воспитание и образование, как и мы, принадлежало к тому буржуазному обществу, которое так много сделало для просвещения и культуры в различных областях русской жизни — промышленной, просветительной и художественной.
Мой дедушка, Михаил Леонтьевич Королев, торговое дело которого просуществовало сто десять лет, — фигура небезынтересная. О нем упоминается в разных воспоминаниях того времени: «Русской старине»{1}, в «Истории московского купечества» Щукина…{2}
С. Кимры — родина Королевых
Дочь Королева, моя мать, — Наталия Михайловна Андреева — еще при своей жизни пожертвовала из денег, доставшихся ей от отца, крупные суммы на постройку психиатрической клиники в Сокольниках{3} (где, между прочим, учились первые женщины-психиатры), на сооружение одной части университета Шанявского{4}.
Она же построила церковь на родине своего отца и там же, в Талдоме, большое образцовое училище. Все это для увековечивания имени Михаила Леонтьевича Королева.
Наш род
Семья наша, Андреевых, купеческого рода. Предки наши по отцу и матери — крестьяне. Дедушка со стороны отца, Василий Андреевич Андреев, был уроженцем деревни Кнутовки Рыбинского уезда Ярославской губернии. Отец матери — деревни Горки Тверской губернии.
В обеих этих смежных губерниях местность была безлесная, ровная, но хлеб там не родился. Есть предположение, что в доисторические времена в этих краях обитало племя, занимавшееся скотоводством, отсюда их ремесла: кожа, мех, шерсть. Но есть и исторические данные, что в Кимрах, городе того же уезда, обувное ремесло насаждено было Петром Великим. Он выписал образцового сапожника-шведа для обучения населения этому ремеслу [1].
В таких глухих деревнях, как Горки, где еще так недавно не было поблизости ни школ, ни церквей даже, все население занималось сапожным ремеслом. Крестьянских детей отдавали сызмальства в обувную мастерскую — «сажали на липку», по тамошнему выражению [2]. Но так как земля не кормила крестьянина, ничего другого там нельзя было делать. Поэтому все, что было в таких деревнях живого, предприимчивого, добивавшегося благосостояния, уходило в город, в столицу, где каждый находил себе дело по вкусу и по способностям. Большинство занималось в городах торговлей. Разбогатев, купцы выписывали своих жен и детей, остававшихся в деревне до поры до времени.
Моих двух дедушек привезли совсем маленькими в начале девятнадцатого столетия, в 1808 году, в Москву, где их отцы уже успешно вели торговлю. Сыновей своих они с малолетства брали в свои лавки «мальчишками на побегушках», приучали их к делу.
Мой дедушка по матери, Михаил Леонтьевич Королев, всю жизнь торговал обувью сначала с отцом, потом с братьями, потом один и стал, наконец, учредителем известного в Москве «Торгового дома М. Л. Королева». Это дело продолжалось больше ста лет, до 1918 года, до революции.
Когда Королевы переселились в Москву, они долго жили одним патриархальным многочисленным семейством, во главе которого стоял сначала отец, а потом старший брат Михаил Леонтьевич — наш дедушка. С течением времени Королевы купили обширную усадьбу на Зацепе в Лужницкой улице (теперь там устроен Театральный музей Бахрушина), жили они одним общим хозяйством, и строй жизни был строгий: отец являлся вершителем судьбы не только своих детей, но и внучат. Крестьяне, они и в городском купеческом звании сохранили сельский родовой быт. Но этот быт отходил в прошлое.
В нашем семействе он уступил естественной силе вещей: отец умер, семьи братьев разрастались, на усадьбе становилось тесно. А торговля шла хорошо, братья стали понемногу выделяться. Один переселился в Петербург и там открыл магазин обуви. (О нем, между прочим, упоминает Чернышевский в своем романе «Что делать?»: «Вера Павловна любила франтить и носила ботинки от Королева».)
Но ко времени Чернышевского старокупеческий быт уже разрушался. Это тот момент его, который увековечил в своем творчестве Островский. В его пьесах из замоскворецкого быта мы видим уже полное вырождение этого быта, одни его формы, лишенные живого содержания. Тут патриархальная власть старшего заменяется деспотизмом, грубым произволом сильного над слабым.
Но Островский как художник брал образцы яркие, типы людей выдающихся, характерных для этого отживающего строя. Жизнь людей рядовых идет глаже, тусклее и счастливее.
Так было и в семье Королевых. Там власть старших не переходила в деспотизм благодаря отчасти тому, что живо было внутреннее содержание быта, его религиозная основа, а главное, благодаря уму и деловитости одних, мягкости и добродушию других членов семьи.
Братья торговали под одной общей фирмой, капиталы у всех были независимые, и вели они розничную торговлю. Один Михаил Леонтьевич вел крупное отцовское дело, и один он интересовался общественностью. Он нес выборную службу в Купеческом обществе, служил в городской думе, где потом был городским головою.
Наступило время великих реформ. Купечество как сословие было забито и принижено. Известен случай, когда в коронацию Александра II (в 1856 году) купцы делали в Манеже обед для воинских частей, а губернатор не пустил их на этот обед. Они — в их числе был и дедушка — принуждены были уехать из Манежа, обедали где-то в соседнем ресторане. Говорят, что государь был поражен и недоволен отсутствием хозяев. Ему объяснили, что купцы по скромности не посмели приехать на обед, который они оплачивали из собственных средств.
Несмотря на эту забитость и приниженность, в новое царствование стали возлагать на купечество какие-то надежды. После освобождения крестьян дворянство игнорировало власть, и власть искала опоры в буржуазии. Так по крайней мере объясняли то благоволение, которое император Александр II оказывал Михаилу Леонтьевичу Королеву, когда тот был городским головой. Государь сам выразил желание посетить церковь, которую только что отстроил дедушка. И во второй раз, 4 декабря 1864 года, он с государыней посетил его дом, «милостиво» разговаривал с Михаилом Леонтьевичем и его зятем (моим отцом). Государыня была очень ласкова с моей матерью и моим старшим братом Васей и сестрой Сашей.
