Борис Акимов - Исповедь хироманта. Жизнь как чудо
Леопольд Николаевич тогда вел жизнь свободного человека – был инструктором станции Юных туристов. Кроме свободы, он имел возможность познавать мир – путешествовать. И заниматься любимым делом – археологией. Юные туристы любя называли его Леопардом Крокодилычем. Красницкий не занимался магией профессионально, он был магом по жизни. Добрым волшебником. Даже имел внешность Деда Мороза в молодости. Правда, борода у него была короткая и еще не седая. Я ходил пару раз с ним в экспедиции. Для Леопольда Николаевича остановить дождь было так же обыденно, как сварить из «Завтрака туриста» что-то съедобное.
Он же первый и смотрел мою руку. Сделал какие-то предсказания на ближайшее время. Я их уже не помню. Но сам процесс чтения руки поразил.
Как-то поговорили о предсказаниях. Леопольд Николаевич сказал, что есть такая забавная примета – встаешь и с утра поешь песню. И все будет так, как в песне поется.
После общения с Красницким я стал внимательнее относиться к событиям моей жизни. Точнее, к знакам, которые посылает Судьба. До этого я воспринимал эти вещи как банальные суеверия.
В это время я проходил субординатуру по терапии в Орловской областной больнице. После ее окончания рассчитывал там же и остаться. Для этого, помимо врачебной практики, занимался общественной деятельностью. Помню, как-то проводился смотр художественной самодеятельности. Областная больница – организация серьезная, и для подготовки этого мероприятия были приглашены режиссер и хормейстер Орловского института культуры.
Песня культовая – «Эх, дороги!» Петь я люблю, но не умею. Но не в Большом же выступать. И с удовольствием принял участие в хоре.
На первой спевке хормейстер просил разделиться на теноры и басы. Думал недолго. Конечно, я бас. Это серьезней тенора.
Хормейстер похвалил певцов за энтузиазм, но заметил, что кто-то в басах тенорит. Да, до баса я не дотягивал.
На следующей спевке я уже был среди теноров. «Басы – хорошо! – сказал преподаватель. – Но в тенорах кто-то басит».
На другой день я уже рассказывал режиссеру о своем драматическом таланте. Убедил.
Но не дано мне было на этот раз блеснуть актерством. Мой номер, чтение стихотворения о войне, на репетиции которого я потратил две недели, таинственным образом исчез из программы, чему я был несказанно рад.
Областная больница заняла первое место среди областных ЛПУ.
Примерно такими веселыми историями была насыщена моя комсомольская жизнь. Не соскучишься. Меня даже уже прочили на место секретаря местной комсомольской организации.
Как-то в погожий солнечный день мы с Виктором Ливцовым и нашим другом В., инструктором горкома ВЛКСМ, совершали прогулку на теплоходе по Оке. Глядя на левый берег Оки, я заявил своим друзьям: «Ну, вот я и в Орле. Скоро буду главным врачом и поселюсь вон там, на берегу». Это предсказание, сделанное с бравадой, полностью сбылось.
Началось с того, что однажды я, проснувшись, стал напевать строку из песни В. Высоцкого: «И затеялся странный, чудной разговор…»
Сразу с утра меня вызвала к себе начальница отдела кадров областной больницы и с «прискорбием сообщила», что перспективы остаться в больнице нет. И я поеду главврачествовать в глухую орловскую деревню.
Так начала сбываться первая часть моего собственного пророчества, и так появилась у меня моя первая персональная примета, подаренная мне Леопольдом Никодимовичем. Собственно, это было и первое проявление в моей жизни Судьбы, которое я явно ощутил.
А свое первое жилье в Орле я приобрел через три года именно на том месте, которое указал. Наколдовал. Это отдельная история.
Первая примета, данная Судьбой, работает всегда. Правда, иногда немного напрягает. Просыпаешься – начинаешь петь. И думаешь – к чему бы это?
Тем более, если тема тревожная. Ведь Судьба чаще нас предупреждает о плохом, чем о хорошем. А зачем предупреждать о хорошем? И так все будет хорошо.
Ангелы мои спешат предупредить меня о неприятностях. А зачем предупреждать о приятностях? Будет счастье – и так порадуемся. Предупреждать об опасностях, которые можно предотвратить, имеет смысл. А если неприятность неизбежна, то чтобы мы осознали и приняли. Опять же сказав: «Да, в твоей жизни черная полоса, но на то попущение Господне. А Он благ и человеколюб, и еще перевернется на твоей улице грузовик с мармеладом».
В дальнейшем, по мере развития духовной зрелости, Судьба давала мне все новые и новые знаки.
С другой стороны, к примете привыкаешь и ждешь ее. Например, садишься в машину, включаешь радио и… сердечко начинает быстрее биться. Что там мне споют? Особенно когда планируешь какое-то дело.
Как правило, знаешь, что ждет тебя.
И если случается какая-нибудь непредвиденная гадость, сразу вопрос: «Ну, что ж не предупредили, ангелы мои?»
Два дня я как-то ходил и пел «На Цейлоне острове или на Майорке…» из О. Митяева. Голову сломал – к чему бы это? Если обратить внимание на тему, то название песни – «Чужая война». И пленные матросы упоминаются. Нехорошо-с. Кончилось все благополучно. Заехал в ОУФМС. Получил новенький загранпаспорт. Он ждал меня как раз эти два дня. Спросил у дочери: «Куда летим?» «В Испанию, папа», – ответил ребенок.
Иногда я получаю информацию о событиях, никак со мной не связанных. Как-то проснулся и запел: «Рейкьявик, Рейкьявик…» Есть такая песня у группы «Маша и медведи». Включаю телевизор: мама дорогая, в Исландии проснулся вулкан! Оно мне надо?
Борис Константинович, да вы – пророк! Ну что вы, судари мои! Хотя…
Как и любое человеческое существо – хитрю. Не люблю неприятностей и стараюсь петь песни веселые. Пусть все будет хорошо. Иногда это получается. Выходит, таким простым образом меняю судьбу.
Но чаще всего в этот момент хорошие песни почему-то не лезут в голову, а что-нибудь типа «Вот такая вот фигня у меня. У меня» (И. Сукачев). Причем не отвяжешься. Прямо хочется и хочется петь.
Ну, когда особо неприятная песня, да еще в сочетании с некоторой тревогой – я начинаю читать стихи. Вспоминая забытые. Мозг загружается. Это называется мантра-йога.
Вообще поэзия – это магия. У меня есть два особо любимых поэта – Н. Гумилев и И. Бродский. С первым меня познакомил Иван, со вторым я встретился сам.
Оба эти поэта много рассказали мне о моей жизни.
Гумилев, которого я боготворил до 40 лет, о первой половине жизни и рассказал. «Шестое чувство», «Память», «Возвращение», «У камина» – это все обо мне.
Бродский написал о моем последнем периоде: «Одиночество», «Я входил вместо дикого зверя в клетку», «Любовь Иванова», «Неоткуда с любовью…», «Воротишься на родину».
Ангелы мои
