Фрида Вигдорова - Девочки (дневник матери)
Галя выслушала это решение с завидным спокойствием, легла спать, а утром сообщила:
— Очень хорошо спала. Свободно так. А тебе свободно без меня было?
Слушается, однако, лучше.
Старается оттенить свои хорошие поступки и намерения.
— Мама, я съела все корки.
— Мама, дай пожалуйста нож, я отрежу от своего яблока половину и дам Лике.
— Мама, я выполоскала Сашенькин подгузник и повесила сушить.
— Мама, тетя Оля дала мне морковку, а я сказала: «Спасибо!»
Но хорошие отношения у нас с ней не налаживаются: она нагрубила Шуре, обещала мне извиниться перед ним и не извиняется. Сначала, было, на мой вопрос — извинилась ли — ответила:
— Да, я сказала: больше не буду…
— А Шура что?
— А Шура сказал: хорошо.
Оказалось: неправда.
— Ты что же врешь? Пойди извинись.
— Я стесняюсь.
И наконец:
— Надо извиниться, ты обещала.
— Ничего я тебе не обещала.
Раньше, совсем недавно, обижалась на каждое резкое слово. А теперь — Шура с ней не разговаривает, я разговариваю сухо, Ольга Львовна — иногда раздражительно, а у Гали в глазах только упрямство, да и насмешка, пожалуй. И ожидание: «Ну, а дальше что будет?».
* * *— Мама, Лика говорит, что Шура мой папа. Я ей объяснила, что он Шура, а не папа.
11 августа 42.
В целях самооправдания говорит вещи просто чудовищные:
Ольга Львовна:
— Ты понимаешь, что Сашенька из-за тебя могла бы умереть, не было бы Сашеньки — понимаешь?
— Ну, что ж, мне бы тогда достались все ее распашонки… (!!!)
* * *Я уж рада бы довести Галю до слез. Но — никак не прошибу.
17 августа 42.
Прошибить слезу удалось арбузом.
Принес арбуз Шура. Шура с Галей не разговаривает. Галя извинения у Шуры не просит. А арбуз опять-таки принес Шура. Следовательно — арбуза Гале не полагается.
Рыдания. Слезы.
— Дай арбуза! Я давно арбуза не ела! Хочу арбуза!
Извиняться, однако, не стала.
На другой день просила тоном безнадежным, но уже без страдания в голосе:
— Ну, дай мне арбуза, дай…
Почти примирилась с тем, что арбуза не получит. Даже рассказывала какой-то старушке в тупике: «А у нас арбуз есть…»
Новый взрыв отчаяния был вызван приходом мамы Сони. В расчете на ее мягкое сердце Галя кричала, плакала, требовала арбуза. Не получила. Но и не извинилась.
(Господи, какой я была дурой тогда, глухой дурой! Ее надо было только любить и жалеть, а я ее воспитывала. 1 декабря 1955 г.)
* * *Раньше боялась и дичилась ребят — почти не играла с ними. Потом быстро освоилась, научилась по их способу взбираться на дерево, а оттуда на крышу сарая и даже свела дружбу с тринадцатилетним вором и хулиганом Валькой, отец и мать которого арестованы — один за бандитизм, другая за воровство.
По приглашению Вальки Галя была у него в гостях, где произошел следующий знаменательный разговор:
— Он меня спрашивает: «Вы богато живете?» А я ему: «Ну, во время войны кто ж богато живет?»
Гале запрещено ходить к Вальке. Но она, кажется, не очень-то намерена выполнять приказание.
Много врет. Это — самое отвратительное.
* * *— Галя, убери, пожалуйста, на место мой зубной порошок.
— Стану я убирать — ведь не я принесла его сюда?
Посылаю ей самый страшный, какой только могу изобразить, взгляд. Она уносит зубной порошок, возвращается и принимается философствовать:
— Ты говоришь: надо за собой убирать. Но ведь не я принесла сюда порошок, а ты, — значит, ты и должна убрать.
— Ведь не я, а ты пачкаешь свое платье, а стираю-то все-таки я? Ведь это ты, а не я хочешь есть, а готовлю еду тебе я?
— Это потому, что я маленькая.
* * *Гале запрещено выходить в тупик, пока не станет слушаться сразу, без длинных рассуждений и бесконечных «А почему?»:
— Галя, убери локти со стола!
— А зачем?
— Галя, не лезь под кровать.
— А почему?
— Галя, помой руки.
— А зачем?
И это во всех случаях, в ответ на самое пустяковое приказание, просьбу.
* * *Галя, целуя Сашеньку:
— Сашенька, маленькая, какая ты трогательная!
— Галя, а что такое трогательная?
Смутилась, улыбнулась:
— Не знаю… Это, наверное, вот что: Саша спит, но если стукнуть дверью, или закричать, она вздрагивает, трогается.
* * *— Мама, Лика меня стукнула!
— Ты сама ее ударила…
В глазах слезы:
— Ты меня совсем не жалеешь. Одну только Сашку жалеешь, а больше никого.
20 августа 42.
Галя оказалась совсем не такой бесчувственной. Сегодня она с моей помощью извинилась перед Шурой («Шура, Галя хочет извиниться перед тобой». Длинная неловкая пауза. Галя, улыбаясь, несколько бессмысленно: «Я больше не буду»). И сразу потеплела, отогрелась: по дороге на Пастеровскую станцию молча поцеловала мою руку, потом тревожно спросила:
— И спать со мной будешь, да?
Вечером, после прихода Шуры, сказала задумчиво:
— Почему же так получается — я перед Шурой извинилась, а он со мной все-таки не разговаривает?
— Ну как же — он пришел, поздоровался с тобой.
— Поздоровался и сказал мне пять слов. Я вошла в комнату за марлей, а он спрашивает: «Ты зачем пришла?». Я говорю: за марлей — мама велела. А он говорит: «Ну, правильно». Пять слов выходит: «ты зачем пришла» и «ну, правильно».
* * *Запрещение ходить в тупик сначала ужасно взбесило Галю («Все равно пойду» и пр.), а теперь покорилась и не ропщет больше.
22 августа 42.
— Что-то я не вижу, чтобы Шура со мной разговаривал…
* * *Шуру Галя иногда называет теперь «Сашин папа…» (в его отсутствие).
31 августа 42.
Никак не могу понять: у Гали подлая душа, что ли, или просто она маленькая девочка и мало чего понимает? Приподнялась на цыпочках и взяла с окна у хозяйки сушеные арбузные семечки. За что и была впервые отлуплена.
10 сентября 42.
Буду считать установленным: никакая не подлая, а просто маленькая.
(Маленькая и несчастная. Как же я этого не понимала? 1 декабря 1955 г.)
23 сентября 42. Ташкент.
Шкловский о Брике сказал: «Брик такой человек — если ему отрезать ногу, он будет говорить, что так именно и надо».
Этой же страстью утверждать, будто все к лучшему, обуреваема и Галя. Сидим. Читаем. Она машинально теребит подол моего платья и разрывает его по шву.
