Петр Астахов - Зигзаги судьбы. Из жизни советского военнопленного и советского зэка
Когда разговор заходил о революции и преобразованиях в России, я, не понимая сути многих общественных перемен, понимал на чьей стороне находится отец — демократ и либерал — кого поддерживает, кого осуждает.
Он любил Россию. Вся ее история, уклад жизни, традиции народа, интеллигенции, национальная культура, наука постоянно находились в центре его внимания. Рассвет и процветание России видел в народовластии и дальнейшем развитии революционных преобразований.
В гимназические годы, он не только увлекался книгами и музыкальными занятиями — ему удавалось еще заниматься спортом.
В Астрахани в те годы были чешские спортивные союзы «Сокол». В обществе он серьезно увлекся гимнастикой и сохранил к ней любовь на долгие годы. В свои 30–40 лет он продолжал оставаться гимнастом, вызывая у нас чувства гордости за его мастерство и долголетие в спорте.
Не могу не сказать еще об одном даровании отца.
На рыбном промысле Ирано-Советской рыбопромышленной компании, где жили советские граждане, был небольшой двухэтажный с хорошим зрительным залом уютный клуб, там ежедневно проводили время рабочие и служащие компании. В клубе работали различные кружки. Наиболее значительными были драматический, хоровой, кружки по изучению иностранных языков, хорошая бильярдная с парой великолепных столов.
Кроме обязанностей хормейстера, где отец занимался 1–2 раза в неделю, у него были репетиции в драмкружке. Там ставили А. Чехова, М. Горького, А. Островского. Был и кружок фарси, тоже посещаемый не без успеха. На все хватало у него времени — делал он все с любовью, добросовестно, без рисовки и фарса.
Бывали в семье праздничные даты. Родители устраивали многолюдные праздники рождения, отмечали майские и октябрьские торжества, встречи Нового года, Рождества Христова и Пасхи.
Тогда в просторной гостиной нашего дома собирались сослуживцы отца к веселому и шумному застолью, и потом еще долго, заполночь, слышались голоса поющих и веселящихся гостей, громкий смех, шутки. К таким вечерам готовился обильный ужин с закусками и деликатесами, горячими блюдами, вином и напитками, сладостями и фруктами. Веселые шутки, анекдоты, декламации, лирические песни, романсы, арии из камерного репертуара русских композиторов проходили при активном участии отца — они создавали в доме особую праздничную обстановку.
Я многое запомнил из того, что исполнял отец на этих вечерах в те годы. А любовь к музыке, романсам сопровождали меня потом всю жизнь. Эта особая атмосфера детства впитала тогда отцовскую направленность, которой я не изменил до последних дней. Многому, что есть во мне положительного, я обязан ему, своему отцу, человеку необыкновенному, доброму, чуткому, интеллигентному.
Хочу, чтобы потом в оценке событий, произошедших в жизни со мною, не уходили из памяти эти истоки детства, давшие мне направление на всю дальнейшую жизнь.
Отдавая должное отцу, не могу оставить без внимания и материнское влияние. Но если в отце были сконцентрированы в основном духовные начала, то в матери своей мы видели постоянную заботу о доме, домашнем хозяйстве, семье. Матушка никогда не работала, вся ее работа была связана с домом.
Она закончила три или четыре класса астраханской гимназии и по причине революционного переворота в России осталась в многодетной семье овдовевшего отца, который на одном из рыбных промыслов в Асан-Киаде заведовал промысловым хозяйством.
Мама прошла хорошую школу в семье отца — умела вести домашнее хозяйство, вкусно готовила, была мастерицей-рукодельницей, много вышивала. Наш дом, в отличие от многих других, всегда выглядел чистым, красивым, уютным. В этом была бесспорная заслуга мамы. Ее пример был заразителен — мы всему научились с детства, присматриваясь к тому, как она работала. Даже мне, мальчику, показывала образцы вышивок, и уже в 6–7 лет я тоже научился вышивать. А в доме какое-то время хранились сделанные мною салфетки.
С малых лет мы приучались к порядку, труду и добросовестности. Когда я вспоминаю о ней, о том, что она сделала, я не могу не поблагодарить ее за то, — мы стали трудолюбивыми, честными людьми, доброжелательными и чувствительными к чужой беде и горю.
Если быть честным, то к ее характеристике следовало бы добавить еще одно качество — она была женщиной крутого нрава. Мы, честно говоря, побаивались ее, так как в случае провинности она могла наказать. Ее наказания чаще доставались непоседе-сестре, которая по поведению больше походила на мальчишку. Я же был нрава тихого и кроткого, и наказания обходили меня стороной. Когда мы провожали ее в последнюю дорогу, и кто-то из близких попросил сказать «последнее прости» у вырытой могилы, я ничего лучшего не мог сказать ей в награду, как понятные и простые для всех слова:
«…Спасибо тебе, мама, что ты дала нам в жизнь — любовь к делу и умение трудиться».
Несмотря на разность натур, отец с матерью прожил хорошую жизнь. Он возвращался домой с великой радостью, зная, что его ожидают дети и «ханум» (на Востоке оно означает «госпожа»). Приходил с доброй улыбкой и обязательным поцелуем.
«Ханум» с большим трудом латала дыры в семейном бюджете. Она «пилила» отца за то, что он не умеет жить так, как другие. После благополучной иранской жизни в Советском Союзе в нашу семью пришли трудности. Иранский достаток постепенно таял, вещи «уплывали» на «кубинку» — бакинскую барахолку, — а в семье, где работал только один отец, становилось все тяжелее…
5.Переношусь еще раз назад, в Иран и в 1932 год. Переезд в СССР стал для нас неожиданным и внезапным.
После долгого и томительного ожидания отцу пришла долгожданная виза на въезд в Советский Союз. Многолетняя подготовка к отъезду, покупка вещей для взрослых и для детей, хлопоты с пошивом теплых вещей для холодной России еще не были окончены, и тем неожиданнее было разрешение. Но на сборы в дорогу определили лишь 24 часа. Переезд осуществлялся морем на маленьком пароходе, плавающем между Пехлеви и Баку без регулярного расписания.
Я помню, что сложность такого срочного выезда была связана еще и с тем, что в доме было новое пианино «Веске», не подлежащее вывозу из Ирана, — оно было куплено там. Его нужно было реализовать, причем за считанные часы.
Выезд все же состоялся.
В мае 1932 года мы прибыли на заграничную пристань в Баку, где прошли тщательный таможенный осмотр. Событие это стало знаменательным в силу того, что отец, потерявший Родину из-за революции, получил возможность вернуться обратно. Он понимал, что дети, начавшие учебу в пехлевийской девятилетке, смогут получить полноценное образование только в Советском Союзе, что только там смогут стать полноправными гражданами, что «русский дух» и Россия — не просто слова, а хорошо понятые на чужбине реалии. Это были веские доводы для переезда в СССР.
