Вадим Хачиков - Тайна гибели Лермонтова. Все версии
Что ж, бульвар заслужил свою громкую славу, поскольку именно с него началось создание драгоценной зеленой оправы Пятигорска. Ведь поначалу местность у подножия Машука была совершенно лишена деревьев. Между тем их тень была крайне необходима курортной публике, чтобы укрываться от палящего зноя. На это обратил внимание генерал Г. А. Емануель. При первом же посещении Горячих Вод в 1827 году он посетовал на отсутствие тени и потребовал, чтобы посредине главной улицы поселения был бы посажен бульвар. И в том же 1827 году необходимые работы были начаты. Доктор Конради рассказывал: «Место разметили и подняли насыпной землей, оградили с обеих сторон и насадили липками, взятыми из ближайшего леса на Машуке… В 1828 году была окончена вся аллея, а в 1829 году деревья давали уже несколько тени».
Бульвар сразу же сделался средоточием курортной жизни, что отмечали многие гости Пятигорска. Откроем роман Лермонтова «Герой нашего времени», который можно считать «художественной энциклопедией» курортной жизни Кавминвод. В «Журнале», то есть дневнике Печорина бульвар упоминается чуть ли не ежедневно. «Спустясь в середину города, я пошел бульваром, где встретил несколько печальных групп, подымающихся в гору…» «Молча с Грушницким спустились мы с горы и пошли по бульвару, мимо окон дома, где скрылась наша красавица…» «После обеда я пошел на бульвар: там была толпа…» «Около семи вечера я гулял на бульваре. Грушницкий, увидев меня издали, подошел ко мне…» «Поздно вечером, то есть часов в одиннадцать, я пошел гулять по липовой аллее бульвара». На бульваре стремительно развивается действие повести «Княжна Мери». Здесь Печорин, усевшись на скамейку неподалеку от княжны, злит ее, отвлекая поклонников. Вдоль бульвара проводят его коня, покрытого ковром, который не смогла купить княжна.
И для самого Лермонтова пятигорский бульвар значил немало. Товарищ поэта по юнкерской школе П. А. Гвоздев, бывший летом 1841 года в Пятигорске, вспоминал, что однажды встретился с Михаилом Юрьевичем довольно поздно на пятигорском бульваре. Ночь была тихая и теплая. Они пошли гулять. Лермонтов был в странном расположении духа: то грустен, то вдруг становился желчным и с сарказмом отзывался о жизни и обо всем его окружавшем…
Считается, что старейшая часть бульвара была полностью вырублена в 30-е годы XX столетия, и украшавшие ее липы не сохранились. К счастью, это не так – на территории «Цветника», поглотившего часть бульвара, осталось более десятка тех самых лип, что были посажены братьями Бернардацци почти два века назад. Время не пощадило деревья-памятники – корявые и узловатые, они напоминают много поживших старцев. И все же каждую весну на них распускается молодая листва, точно такая же, как та, что укрывала от жарких солнечных лучей Лермонтова и его современников. Их радовала эта тенистая, зеленеющая аллея, что следует за извилинами горы по всему ее протяжению и даже восходит по бокам гор до поднимающихся остроконечно двух каменистых вершин. Достигнув конца аллеи, отмечал кто-то из них, надобно подняться к главным источникам на крутую возвышенность над Подкумком, где открывается покатая долина, ограниченная с правой и левой стороны двумя крутыми скалистыми вершинами, предгорьями Машука.
На правом предгорье построена сторожевая каланча, на которой ежедневно развевается флаг в знак открытия вод; поставленный на ней часовой ударами возвещает часы и получасы для принимающих ванны. На левом же предгорье для симметрии поставлена красивая беседка, и в ней каким-то англичанином-туристом прилажена эолова арфа, которая за расстройством своих аккордов издает столь слабые звуки, что надобно подставить поближе ухо, чтобы расслышать ее смутные тоны. Итак, между этими двумя вершинами лежит долина. В сей-то благодатной долине – важнейшие ключи: Елизаветинский, с ванной, далее, на горе – Михайловский и много других источников безыменных. От одного до другого ключа раскидываются прекрасные виноградные извилистые аллеи и проведены дорожки между цветами.
В этом описании мы, хоть и не без некоторого труда, узнаем верховья Горячеводской долины, где близ кислосерного колодца был разбит Емануелевский парк с его прихотливо извивающимися дорожками, гротами, беседками. Он вызывал восторженные отзывы многих приезжих. Где возьму слов, восклицал один, для описания гульбищ, которые как бы ударом волшебного жезла вдруг появились около сих источников? А другой слова эти все же нашел: между трех гор, крутых и высоких, говорил он, на треугольном пространстве явился сад в английском вкусе, в коем соединены все искусственные и природные красоты. Тут павильоны, беседки, гроты, крытые аллеи, кусты, цветы; там водопады, пропасти, пещеры и провалы; а здесь скалы, по отвесу падающие, украшены пышною зеленью долин, иссечены зигзагами и обсажены клумбами ароматических кустов. Словом, вы видите перед собою очаровательное место, которое теперь, когда еще деревья не разрослись, нравится взору и видом своим удивляет охотников и знатоков в садоводстве.
Действительно, было чему удивляться в этом парке. По окружающим склонам разбегалась сеть дорожек, обложенных дерном или тесаным камнем, обсаженных деревьями какой-то одной породы или увитых виноградными лозами. Повсюду стояли деревянные скамейки и диваны из дерна. Тут и там виднелись выходы минеральных источников – их вода сбегала по склону живописными струйками, кое-где образуя миниатюрные водопады. В скалах, обращенных к парку, имелись небольшие пещеры, превращенные в романтические гроты. Выше них, на «панорамных» точках, стояли беседки.
Бродя сегодня по Емануелевскому парку, прежнее название которого, увы, почти забыто, мы кое-где еще находим следы прошлого – аллеи, выходы минеральной воды и даже вековые деревья, которые помнят и авторов тех давних описаний, и гулявшего здесь Михаила Юрьевича Лермонтова, который в своем романе «Герой нашего времени» не забыл упомянуть и виноградные аллеи, покрывающие скат Машука, и павильон, называемый «Эоловой арфой», и пещеру, чернеющую на склоне.
Пещеру эту строители Пятигорска, братья Бернардацци, обнаружили в одной из скал, обустраивая местность близ популярного у курортной публики кислосерного Елизаветинского источника. Ее углубили, вырубили внутри скамью, подвели дорожку, огородив ее со стороны крутого склона. Этот уголок парка полюбился «водяному обществу» как удобное место отдыха. Для поэтичности именуясь гротом, то есть считаясь сооружением искусственным, углубление в скале поначалу сохраняло естественный вид. Портал, решетка и надпись над входом появились позднее, когда грот получил имя поэта, хотя прежде носил название «Грот Калипсо» – об этом мы узнаем из рассказа Эмилии Шан-Гирей журналистке Е. Некрасовой.
