Рудольф Риббентроп - Мой отец Иоахим фон Риббентроп. «Никогда против России!»
«Меня назначили госсекретарем, но я переиграл это на Лондон!» — такими словами отец встретил нас, мать и меня, в августе 1936 года на тихой окраинной улочке Байройта[11]. В ту пору мне было пятнадцать лет. В этот полдень отца дважды вызывали к Гитлеру на виллу Ванфрид. Мать использовала предоставившийся случай, чтобы посетить со мной знаменитый «Эрмитаж». Отец обнял ее. Он еще находился под впечатлением своего решения — в этом нетрудно было убедиться, взглянув на его сияющее лицо. Мать, однако, инстинктивно поднесла руку ко рту — характерный для нее жест при известии о чем-то непредвиденном, внезапном или серьезном, когда ей не удавалось сразу оценить важность и последствия узнанного. С таким точно жестом три с половиной года назад, 30 января 1933 года, она вошла в комнату нашего дома в берлинском районе Далем — учительница музыки, фройляйн Мундинг, как раз и далеко не впервые пыталась объяснить мне, если перед нотой стоит «#», то надо играть не «фа», а «фа диез». Мать лишь произнесла тогда едва слышно: «Гитлер стал рейхсканцлером». В такой присущей ей своеобразной манере она выражала занимавший ее мысли вопрос: «Что из этого выйдет?» В тот момент она не могла и отдаленно догадываться, какой драмой и, в конечном итоге, трагедией отзовется этот день в судьбе ее мужа, тем самым и в ее собственной, да и в жизни всей семьи.
В январе 1933 года отец установил контакты от Гитлера к Гинденбургу и Папену. Он участвовал в решающей фазе переговоров, завершившихся формированием правительства Гитлера. Родители, как и многие немцы, в конце 1932 года стояли перед безальтернативным выбором: или Гитлер придет к власти, или коммунисты. Последнее означало бы, несомненно, не что иное, как господство русского большевизма сталинистского толка[12]. Эта, тогда вполне реальная, опасность сегодня зачастую преуменьшается или вовсе обходится[13]. Отец, несмотря, как мы увидим, на живой интерес к вопросам внешней политики[14], в ту пору вовсе не помышлял о том, чтобы оставить прибыльный бизнес ради активной политической деятельности.
Здесь, однако, на тихой, залитой солнцем улице Байройта спонтанная реакция выдала сомнения матери. Отец чувствовал ее опасения. По пути он подробно объяснил ей причины, побудившие его в ходе оживленной внешнеполитической дискуссии — поводом явилась просьба Франко о помощи самолетами для переброски войск из Марокко в Испанию — предложить «фюреру» направить его в качестве посла и преемника умершего Леопольда фон Хеша в Лондон и, таким образом, пересмотреть уже состоявшееся назначение госсекретарем[15]. Отец растолковал со всей обстоятельностью: руководство рейха должно прояснить политику британского правительства в отношении Германии. Англичане мастерски применяют тактику камуфлирования своих действительных целей, вынуждающую потенциальных соперников ломать голову, строя догадки о будущем направлении их политики[16]. Фатальный сюрприз, вроде преподнесенного британцами в 1914 году кайзеровскому правительству, когда они объявили Германии войну и все в Берлине были совершенно огорошены, повториться не должен. Тогдашний немецкий рейхсканцлер фон Бетман-Гольвег признался отбывавшему на родину британскому послу, сэру Эдварду Гошену, что под тяжестью объявления войны Великобританией «вся его политика рушится, словно карточный домик»[17].
Мы прохаживались взад-вперед по тихой улочке предместья одни, никто нас не сопровождал. Отец в моем присутствии всегда говорил с матерью совершенно открыто о самых тайных целевых установках германского правительства. Желая, очевидно, убедить жену в правильности принятого решения, он еще раз изложил основополагающую внешнеполитическую концепцию, которой Гитлер последовательно руководствовался с момента прихода к власти три с половиной года назад: создание относительно мощного центральноевропейского блока, противостоящего советской угрозе. Поддержка Англии и Франции должна была обеспечить тыл. Для меня в этом изложении не заключалось ничего принципиально нового. За три прошедших года я был во все большей степени посвящен в этом смысле, отсюда предложение отца Гитлеру представлялось мне логичным. Угроза со стороны СССР являлась, на взгляд Гитлера, крайне острой. Как раз в эти дни, летом 1936 года, он написал «Меморандум о четырехлетнем плане», где требовал, ввиду объема советских вооружений, немецкого ответа на милитаризацию советской экономики. Русское вооружение являлось неоспоримым фактом, послевоенное расширение сферы советского господства и конфронтация двух сверхдержав, США и Советского Союза, во времена «холодной войны» его убедительно доказали[18]. То, что Советский Союз в конце концов был вынужден отказаться от участия в технологически форсированной США гонке вооружений, не свидетельствует об обратном.
Мать тогда же изложила свои доводы против отцовского решения, вероятно, желая уяснить для себя самой шансы и риски такого шага. Они сводились в основном к трем пунктам. Политическая деятельность Иоахима фон Риббентропа, благодаря часто применявшемуся Гитлером методу, поощрявшему конкуренцию, осуществлялась до сих пор в стороне от Министерства иностранных дел. Отец и его «аппарат Риббентропа» организационно принадлежали к так называемому «связному штабу», возглавлявшемуся Рудольфом Гессом. Его задачей являлось поддержание связи между имперским руководством НСДАП в Мюнхене, то есть «партией», и имперскими министерствами. Вполне естественно, что между аппаратом Риббентропа и Министерством иностранных дел развернулось соперничество, иначе и быть не могло.
Не требовалось много фантазии, чтобы представить, что посол Риббентроп не найдет в «учреждении», как в просторечии именовалось Министерство иностранных дел, необходимой поддержки в работе. И вправду, отцу, в качестве главы дипломатической миссии в Лондоне, пришлось позднее, с тем чтобы получить требующуюся ему регулярную информацию, обращаться с жалобой к министру иностранных дел фон Нейрату. Насколько справедливы были опасения матери, выяснилось после войны благодаря откровениям Эриха Кордта. Назначенный связным между Министерством иностранных дел и «аппаратом Риббентропа», он был напутствован тогдашним госсекретарем фон Бюловом, возможные ошибки Риббентропа не исправлять, а предоставить тому свободу спокойно совершать их[19]. Но «ошибки» дипломата, кем бы он ни являлся, дорого обходятся стране, представляемой им, в данном случае они наносили ущерб Германии.
