Вера Брем - Ахматова и Раневская. Загадочная дружба
В Москве Фаине на этот раз повезло, да еще как повезло, потому что счастливый случай свел ее с прима-балериной Большого театра Екатериной Гельцер. Они подружились навсегда, на всю оставшуюся жизнь. Гельцер познакомила Раневскую со многими выдающимися людьми того времени, например с Владимиром Маяковским и Мариной Цветаевой.
Сведения относительно знакомства Фаины Раневской с Анной Ахматовой несколько противоречивы. Даже не «несколько», а существенно. По общераспространенной версии они познакомились во время эвакуации в Ташкенте (об этом, например, упоминал Анатолий Найман). Заочно, конечно, знали друг друга и раньше, Раневская читала стихи Ахматовой, а Ахматова не могла не видеть фильмов с участием Раневской – их тогда смотрели все. Но личное знакомство все же произошло в Ташкенте. Однако сама Раневская вспоминала, как еще в бытность свою в Таганроге прочла стихи Ахматовой и настолько была впечатлена ими, что поехала в Петербург, дабы выразить свое восхищение. Поступок, надо сказать, вполне в духе Раневской – искренний, эмоциональный порыв. «Открыла мне сама Анна Андреевна, – рассказывала Раневская. – Я, кажется, сказала: «Вы мой поэт», – извинилась за нахальство. Она пригласила меня в комнаты – дарила меня дружбой до конца своих дней…»[42] И вот еще одна цитата из Раневской: «Любила, восхищалась Ахматовой. Стихи ее смолоду вошли в состав моей крови»[43].
Так где же правда? Скорее всего, Фаина Георгиевна лукавит. Признанная мастерица розыгрыша, отчаянная выдумщица могла на ходу сочинить эту историю шутки ради или по какому-то случаю. Если бы они были знакомы с дореволюционных пор, то непременно остались бы какие-то свидетельства с того времени – письма, следы в чьих-то мемуарах и т. п. Однако же, во всем богатейшем мемуарном наследии, посвященном личности Анны Ахматовой (Фаине Раневской в этом отношении «повезло» куда меньше), нет ни одного слова о том, что Поэтесса и Актриса дружили до времен ташкентской эвакуации.
Гельцер пристроила Раневскую в Летний театр, находившийся в дачном поселке Малаховка. Несмотря на довольно низкий статус (летний, дачный), здесь играли лучшие актеры Москвы и Петербурга – Садовская, Петипа, Яблочкина, Коонен, Остужев, Тарханов, Радин, Певцов и пели Шаляпин с Собиновым. Вскоре Раневская стала Раневской, взяла себе звучный псевдоним. Шутила, что Раневской стала потому, что все роняла.
После Малаховки была антреприза Лавровской в Керчи. Эта антреприза вскоре лопнула. Начались мытарства Раневской, переход из одной труппы в другую… Октябрьская революция застала ее в Ростове-на-Дону. Гирш Фельдман, человек умный, очень быстро сделал правильные выводы и уплыл с женой и сыном Яковом на своем собственном пароходе «Святой Николай» в Констанцу. Белла, старшая сестра Раневской, на тот момент жила со своим мужем во Франции. В общем, все уехали, а Фаина осталась. Какие причины побудили ее остаться, звали ли родные ее с собой или нет, нам уже не узнать. Ну и ладно, не так важны мотивы, как результат.
Что может одинокая женщина (по-настоящему, в самом деле одинокая) с сильной волей? Она может все. Она может выжить в Гражданскую войну, более того – она не просто выживет, но и найдет возможность совершенствовать свое мастерство, не изменит своему призванию (пусть порой придется играть в цирковой массовке) и найдет друга… Другом и наставницей Раневской стала актриса Павла Леонтьевна Вульф. Они познакомились в беспощадном 1918 году, весной, в апреле, в Ростове-на-Дону. Раневская говорила, что Павла Леонтьевна спасла ее от улицы. Вульф взяла Раневскую в свою труппу и пригласила ее жить к себе. Вместе с Вульф и ее маленькой дочерью Ирочкой, Раневская отправилась в Симферополь, играть в тамошнем театре. В Крыму был хороший климат, да и выбора особого у них не имелось. Поездка из Ростова в Москву или в Петербург, через воюющую страну, была равносильна самоубийству.
В Крыму и началось становление Раневской как большой драматической актрисы. Это радовало, все остальное ужасало. «В Крыму в те годы был ад, – вспоминала Раневская. – Шла в театр, стараясь не наступить на умерших от голода. Жили в монастырской келье, сам монастырь опустел, вымер – от тифа, от голода, от холеры… мучились голодом, холодом, при коптилке… Иду в театр, держусь за стены домов, ноги ватные, мучает голод. В театре митинг, выступает Землячка; [44] видела, как бежали белые, почему-то на возах и пролетках торчали среди тюков граммофон, трубы, женщины кричали, дети кричали, мальчики юнкера пели: «Ой, ой, ой, мальчики, ой, ой, ой, бедные, погибло все и навсегда!» Прохожие плакали. Потом опять были красные и опять белые. Покамест не был взят Перекоп…»[45].
Из Крыма в Казань, из Казани в Москву. Ненадолго. В 1925 году Вульф с Фаиной Раневской поступили в передвижной Театр московского отдела народного образования, который вскоре закрылся. Снова начались разъезды по стране – театр при шахтерском санатории в Донецкой губернии, Бакинский рабочий театр, Гомель, Смоленск, Архангельск, Сталинград, снова Баку… Менялись города и театры, но мечта оставалась прежней. И звалась та мечта – Государственный московский камерный театр. Театр, основателем и руководителем которого был Александр Таиров, а примой – его жена Алиса Коонен. Таиров согласился взять Раневскую в свой театр. В ноябре 1931 года она дебютировала в забытом уже спектакле «Патетическая соната» в роли проститутки Зинки. Превозмогла все – и свою робость перед Алисой Коонен, и страх высоты (декорации были в несколько этажей – дом в разрезе, а мансарда героини Раневской находилась на третьем этаже), и боязнь оплошать, опозориться на столичной сцене. Но не оплошала, напротив – заслужила аплодисменты, высшую актерскую награду. К сожалению, «Патетическая соната» вскоре была снята с репертуара (чем-то не вписалась в революционную идеологию), а других ролей в Камерном театре Раневской не досталось, и она была вынуждена уйти в Центральный Театр Красной Армии (ЦТКА) к режиссеру Юрию Завадскому. Оба они тогда еще не знали, что большую часть оставшейся жизни им придется работать вместе. Работать в различных душевных состояниях, порой доходивших чуть ли не до ненависти. В ЦТКА Раневская сыграла вассу Железнову и Оксану в пьесе Александра Корнейчука «Гибель эскадры», да сыграла так, что ее пригласили в Малый театр. Раневская приняла предложение, показавшееся ей весьма лестным (Малый театр! Сцена, на которой играла великая Ермолова! Обещание ролей первого плана!), но на деле все оказалось не столь уж хорошо, то есть – совсем не хорошо. Ведущие актеры Малого театра (не иначе как опасаясь конкуренции) дружно выступили против прихода Раневской. Режиссер, еще недавно суливший Раневской золотые горы, пошел у них на поводу. В итоге получилось так, что из ЦТКА Фаина Георгиевна ушла, а в Малый ее так и не взяли.
Лишившись возможности играть на сцене, Раневская полностью посвятила себя кино. «Кинематограф подобрал меня в трудный момент, разве могу я ему изменить?» – шутила Фаина Георгиевна. В кино ей везло как на роли, так и на режиссеров. Раневская сыграла госпожу Луазо в фильме «Пышка» Михаила Ромма, снятом по одноименной новелле Ги де Мопассана, попадью в фильме Игоря Савченко «Дума про казака Голоту», жену инспектора гимназии в чеховском «Человеке в футляре», снятом режиссером Исидором Анненским, Иду Гуревич в картине Александра Мачерета «Ошибка инженера Кочина», Розу Скороход в «Мечте» Михаила Ромма… Ролей в кино было много, но самой знаменательной, самой резонансной, самой известной стала роль Ляли в комедии Татьяны Лукашевич «Подкидыш». С момента выхода картины в прокат фраза «Муля, не нервируй меня!» стала своеобразной визитной карточкой Фаины Раневской. Эту фразу Раневская придумала сама, она вообще придумывала многое своим персонажам. Актриса и сценарист Рина Зеленая, соавтор сценария «Подкидыша», вспоминала: «Фаина Георгиевна Раневская, создавшая ярчайший характер особы, непреклонно, с большим апломбом, разговаривающей со всеми и не терпящей возражений, после выхода картины на экран буквально не могла спокойно пройти по улице. Эта фраза: «Муля, не нервируй меня» (лейтмотив ее роли), произносимая ею с неподражаемой интонацией, настолько запомнилась, что дети повсюду бегали за ней, крича: «Здравствуй, Муля!», «Муля, не нервируй меня!» Раневская злилась и бесновалась, но это ничего не меняло. В одном из своих интервью Фаина Георгиевна сообщала, что эта роль не принесла ей никакого удовлетворения…»[46] Наверное, все же принесла и немалое, иначе и быть не могло.
Ираклий Андроников писал о Фаине Георгиевне так: «Если говорить о Раневской, то во всех ее созданиях мы чувствуем стиль их автора, неповторимую манеру его, своеобразие его натуры и творческих приемов. Это единство стиля не означает, однако, однообразия. И словно для того, чтобы показать свои неограниченные возможности в пределах своего голоса, своего обширного человеческого диапазона, актриса не боится играть роли, близкие между собой по материалу… Раневской в высшей степени удается передать не только существо человека, но и свое отношение к нему – свою мысль о людях, о жизни, об истории. Ей всегда есть, что добавить к авторскому замыслу, она всегда понимает, как углубить и развить его. И работает она не на своей характерности и даже не на характере своем. Она далеко уходит от себя. И создает людей нисколько на себя не похожих. Скромная, неустроенная, неуверенная в себе, вечно в себе сомневающаяся (но как художник глубоко убежденная во внутренней своей правоте!), она берет характеры, диаметрально противоположные собственной своей натуре, – играет женщин бесцеремонных, грубых, расчетливых, жадных, или смешных, или жалких… С необычайной остротой Раневская проникает в социальную основу образа. Она мыслит исторически. Для нее нет характеров неподвижных – вне времени и пространства. Она очень конкретна и глубока…»[47]
