Сергей Лавров - Лев Гумилев: Судьба и идеи
Упомянутый Трубецким «долг», по его мнению, можно реализовать двумя путями, сформулированными в древних афоризмах: «Познай самого себя» и «Будь самим собой»340. Сократ сформулировал эту мысль, первым понял, что самопознание есть проблема и этики, и логикичто оно есть столько же дело правильного мышления, сколько и дело нравственной жизни341. )
Четвертый тезис: Трубецкой утверждал, что европейцы приняли за венец эволюции человечества самих себя, свою культуру, и никому в голову не пришло, что принятие романо-германской культуры за венец эволюции чисто условно. Так получилась «лестница культур», на вершине — романо-германские народы, далее — «культурные народы древности», культурные народы Азии и «старые культуры Америки» (Мексика, Перу), ниже — «малокультурные народы» и уж совсем внизу — некультурные «дикари».
Каковы были аргументы, приводимые в пользу подобных утверждений? — «Европейцы побеждают дикарей», но ведь это — поклонение грубой силе. К тому же кочевники (якобы «менее культурные») часто побеждали оседлые народы. Все «великие культуры древности» были разбиты именно «варварами».
Еще аргументы? — «Дикари» неспособны воспринять некоторые европейские понятия, значит, они — «низшая раса». Но и европейцы мало способны проникнуться понятиями культуры дикарей. Н. Трубецкой приводит следующий пример: Гоген, пытавшийся стать таитянином, поплатился за это помешательством и алкоголизмом342. Все это, по мнению Н. Трубецкого, квазинаучные аргументы. «Европейская культура, — пишет он, — во многих отношениях сложнее культуры дикаря, но большая или меньшая сложность ничего не говорит о степени совершенства культуры»343.
Итак, никакой «лестницы культур» нет. Согласно Трубецкому, вместо лестницы мы имеем горизонтальную плоскость. Вместо принципа градации народов и культур по степеням совершенства — новый принцип равноценности и качественной несоизмерности всех культур и народов земного шара. «Момент оценки, — полагал Трубецкой, — должен быть навсегда изгнан из этнологии и истории культуры, как и вообще из всех эволюционных наук, ибо оценка всегда основана на эгоцентризме. Нет высших и низших. Есть только похожие и непохожие»344. Эта же мысль формулируется Н. Трубецким еще проще в письме Р. Якобсону от 7 марта 1921 г.: «Понять, что ни «я», никто другой не есть пуп земли, что все народы и культуры равноценны, что высших и низших нет, — вот все, что требует моя книга от читателя»345.
Важнейшей линией евразийства было его отношение к православию. «Для всех нас Церковь и православие являются главными устоями миросозерцания», — писал Савицкий Н. Трубецкому346. Вне православия все — или язычество, или ересь, или раскол. Конечно, это не означало, что православие отворачивается от иноверцев, что было бы нелепо при линии на укрепление внутренних связей России, учитывая ее поликонфессиональность. Православие хочет, чтобы «весь мир сам из себя стал православным».
К ереси, согласно мнению евразийцев, относится прежде всего латинство. Уже в 1923 г. один из первых евразийских сборников — «Россия и Латинство» — был полностью посвящен этому вопросу. Его статьи направлены жестко против внешней деятельности католической церкви (прозелитизм), против Унии и идеи соединения церквей. Выступления против католицизма вызвали неприятие даже дяди Н. С. Трубецкого, князя Г. Н. Трубецкого, который как-то заявил: «... Ведь прочли же мы в одном русском сборнике (евразийском. — С. Л.) аналогию между католицизмом и... большевизмом! Что подобные суждения могут серьезно высказываться, это свидетельствует только о крайней впечатлительности и не меньшем недостатке знакомства с предметом, о котором высказывается подобное суждение»347.
Евразийцы утверждали, что «между миром восточно-православным и миром западно-католическим существовали глубокие силы отталкивания, и это отталкивание древнерусского человека от «поганой латини» едва ли не было сильнее отталкивания его от «поганых басурман»348. При этом они отмечали, что иностранные писатели говорят единогласно: в Москве ни к каким иностранцам не относились с таким отвращением и недоверием, как к католикам.
На чтениях «Мир Гумилева», происходивших в 1994 г. в Москве, друг и коллега Л.Н. — А. М. Панченко — разъяснил, что означает «бытовое исповедничество», один из терминов евразийцев, для ушей многих наших современников непонятный. Оратор ссылался на Трубецкого, говоря, что под этим термином евразийцы разумели весь уклад жизни, в котором вера и быт составляли одно, в котором и государственные идеологии, и материальная культура, и искусство, и религия были нераздельными частями единой системы, сознательно не сформулированной, но тем не менее пребывающей в подсознании каждого и определяющей собой жизнь каждого и бытие самого национального целого. От себя академик А. М. Панченко добавил следующую мысль по этому поводу: «Западная цивилизация репрессивна. Ее смысл — «потребление» окружающего... мира. Российская (или евразийская, что одно и то же) традиция иная. Жизнедеятельность человека — не воздействие на мир, а взаимодействие с ним. Это очевидно из фольклора, это очевидно из ранней русской письменности... В послереволюционной России евразийцам хотелось видеть своего рода «обратный ход», возвращение к органическому «бытовому исповедничеству», отказ от репрессивной цивилизации»349.
Так, коротко говоря, выглядят основные принципиальные положения евразийства. Правда, Г. Флоровский заметил по их поводу, что это была «правда вопросов, но не правда ответов, — правда проблем, а не решений»350. Но кто вообще в ту смутную пору мог бы дать конструктивные ответы, кто мог указать, как жить дальше России, да и чего стоили бы эти ответы из-за рубежа? Однако кое-какие ответы намечались даже в евразийской «правде вопросов», но в основном — негативные: как не надо жить.
А позитивные? Были и они в ответах о будущем строе, о национальной культуре, об экономической стратегии России (в частности, в «Континенте-океане» П. Савицкого). Он сам признавал, что одного отрицания недостаточно для победы. «В обстановке, в которую мы попали, — писал Савицкий, — может быть плодотворным только то историческое действие, которое подхватят и поддержат крылья огромной исторической идеи. Эта идея должна быть огромной, всесторонней и положительной, в размахе и упоре соравной и превосходящей историческую идею коммунизма. Если будет идея, будут и личности»351.
