Павел Федоров - Генерал Доватор (Книга 1, Глубокий рейд)
- Значит, я тряпка? - Катя встала и бросилась к выходу. - Сейчас пойду - немку убью... Увидишь, какая я тряпка!
Оксана вскочила и поймала ее за руку.
- Никуда ты не пойдешь!
- Нет, пойду! - Катя свободной рукой достала из-за пазухи пистолет.
Оксана еще крепче сжала руку Кати.
- Пусти! - Катя пыталась оттолкнуть Оксану, но та была вдвое сильнее ее.
- Ну что вы кричите! - послышался из предбанника плаксивый голос Пети.
Девушки вздрогнули и притихли.
- Ничего, Петечка, спи, - ласково проговорила Оксана. Прикоснувшись к Катиной щеке губами, тихо добавила: - Прости меня, я тебя обидела... Уронила голову на грудь Кати и зарыдала.
Взошла луна, залила бледным светом полукружие ночного неба. С запада ползли облака. Над лесом и полями вспыхивали красные и зеленые полосы, рассекая мрак августовской ночи.
Девушки рыли могилу и тихо перешептывались.
Харитину Петровну похоронили на берегу речушки, недалеко от бани.
На рассвете, попрощавшись с Катей, Оксана ушла в расположение полков Доватора - в леса Духовщины.
Жена полковника Густава Штрумфа провела скверную ночь. Ей слышался в темноте таинственный шепот, чудились крадущиеся бородатые казаки в мохнатых шапках, с широкими кинжалами. Ее охватывал ужас. Она прислушивалась к каждому звуку, к каждому шороху. Она знала, что в доме никто не спит, все куда-то исчезли с вечера. Наконец не вытерпела позвала караульного солдата и велела ему находиться в комнате. Однако солдат вежливо объяснил, что ему приказано стоять на посту не в комнате, а на дворе. Так она и проворочалась на мягкой Клавдиной постели почти без сна всю ночь, проклиная своего брата майора Круфта, соблазнившего ее в письмах прелестями русского пейзажа и предстоящим триумфом - вступлением германских войск в Москву.
Утром Марфа Власьевна внесла в горницу кипящий, ярко начищенный самовар, тарелку вареных яиц и жареную курицу.
У Марфы Власьевны зародился нехитрый план: попросить генеральскую сродственницу за Клавдию. "Генерал должен знать, куда отправляют русских девушек, - размышляла Марфа Власьевна, - пусть хоть письмо разрешат послать... Она, немка-то, тоже женщина, может, и детей имеет. Должна понять материнское горе".
И Марфа Власьевна в простоте сердечной приступила к выполнению своего плана. Но пришел Вилли и помешал ей.
- Здравствуй, старенький бабушек! Как вы ухаживаль за фрау Хильда?
Немка, услышав голос Вилли, тотчас позвала его к себе. Денщик начал было любезное приветствие, но она оборвала его и, показав пальцем на курицу, резко сказала:
- Это я есть не буду! Они могут отравить!.. Они уходили ночью! Наверное, в лес к партизанам.
- О-о! - воскликнул Вилли.
- Вернулись только утром...
- О-о!
- Ваш часовой - болван!.. Принесите мне завтрак с кухни генерала! Хильда легла на кровать и устало закрыла глаза. Вилли на цыпочках вышел в переднюю комнату. Он строго спросил у Марфы Власьевны, куда они уходили ночью. Та ответила, что хоронили умершую старушку.
- А почему нельзя закапывать, когда день, а? - Вилли, склонив голову набок, следил за лицом Марфы Власьевны. - Хорошо! Вы мне покажет этот могиль! - раздельно проговорил Вилли и отправился к генералу.
После ухода Вилли Марфа Власьевна несколько раз подходила к двери, намереваясь зайти в горницу. За дверью было тихо, словно в могиле. Наконец "гостья" сама подала признаки жизни. Дверь открылась, и показалась жареная курица. Ее держали за крылышко пухленькие, с красными ноготками пальцы. Курица шлепнулась на пол. Затем ножка в изящной туфле выкатила табунок яиц... Рука исчезла. Дверь захлопнулась, звякнул крючок.
Когда пришла Катя, Марфа Власьевна сидела на лавке и беззвучно плакала.
- Что это, мама? - спросила Катя, указывая на валявшуюся на полу курицу и яйца.
Немного успокоившись, Марфа Власьевна рассказала Кате о провале своего плана.
- Ты хотела ее просить? - Лицо Кати покрылось красными пятнами, точно ее отхлестали по щекам. - Мама!.. Ты знаешь, мама, ведь Кланя-то наша у нее живет!..
- Бог с тобой, что ты говоришь! - Марфа Власьевна встала и вытерла передником помертвевшие губы.
- Правда, мама! Она при мне говорила по-немецки, что узнала Кланю, тебя и меня. Она боится, что мы ее зарежем или отравим... А Клавдию услали работать на ферму...
Марфа Власьевна стояла неподвижно. Слезы высохли на ее сморщенных щеках. Широко перекрестившись, она прошептала:
- Накажи, господи, лиходеев... Услышь мою молитву... Прости меня, грешную!.. Спалю, живьем спалю мерзавку проклятую!.. Помоги, господи!..
ГЛАВА 15
Луна показалась только за полночь. Она то и дело пряталась за редкими перистыми облачками. Выглянет на минуту, обольет белым светом темный ольшаник, густо растущий по берегам речушки, и тогда станет видно мост над глубоким обрывом, немецкого часового в каске. От моста серой лентой вьется грунтовой шлях. Он подымается на пригорок и обрывается у высокого белого здания школы, на краю смоленской деревни Рибшево.
Августовская ночь окутала деревню сном и умиротворяющей тишиной. Только и слышны негромкие шаги часового по деревянному настилу да лепет говорливого ручейка, омывающего под мостом серые могучие валуны...
Неподалеку от моста, в кустах, лежит Доватор. Больше получаса он наблюдает, покусывая губы, за деревней и за поведением часового. Около него прилегли разведчики Торба и Буслов, затихли.
- Блиндаж, товарищ полковник, як раз недалеко от школы - щоб на случай шоссейку и мост прикрыть, - шепчет Торба. - На том конце пулеметы стоят. Пушки есть, но не на позиции. Тут зараз скопилось около ста машин. У нас все записано...
Доватор одобрительно кивает головой, стаскивает с затылка кубанку и кладет рядом. По лицу его, освещенному луной, тенью пробегает тревожная дума. Он уже в сотый раз перебрал в мыслях план предстоящей операции.
- Вот это да! - в тихом изумлении шепчет Буслов, поглаживая шелковистые завитки на кубанке Доватора.
- Что такое? - повернув голову, встревоженно спрашивает Лев Михайлович.
- Кубанка у вас, товарищ полковник, очень хорошая! - отвечает Буслов.
- А-а!.. - Доватор взял кубанку, повертел ее в руках, потом снял с головы Буслова каску и вместо нее нахлобучил свою кубанку. Усмехнулся, видя растерянность казака.
Торба ревниво покосился на эту сцену, гордо тряхнул головой.
- Хлопцы, надо часового снять! - Доватор выжидающе посмотрел на Буслова и Торбу. - Надо перейти речушку, подползти - и снять. Но только без шума!
Он понимал: если часового вспугнуть, может сорваться вся операция. Мост нельзя было оставлять целым: часть немецких машин успеет уйти по нему. Льва Михайловича охватил горячий задор: "Самому подползти - и..."
