Вэл Хаузлз - Курс — одиночество
Тяжёлая чёрная туча простёрлась с севера, захватывая западную часть неба, до не менее тёмного южного горизонта на юге, и молнии озаряли её бугристую поверхность. Теперь она наступала на яхту, прощупывая шипящий океан раскалёнными добела пальцами. Хотя нас разделяла целая миля, даже больше, гром уже достиг той силы, когда он устрашает слух и побуждает руки стиснуть голову в тщётной попытке подбодрить её. Туча надвигалась всё ближе, ослепляя даже защищённый глаз и ошеломляя разум величественным спектаклем.
Я сидел в каюте и дрожал от страха.
От сильных порывов яхта резко кренилась, потом возвращалась в более естественное положение. Казалось, не случайно эти маневры совпадали с раскатами грома, синхронизированными с разветвляющимися над яхтой молниями. Я не мог оставаться внизу. Подбежал к люку и высунул наружу голову — единственный доступный мне жест непокорства. Гроза со всех сторон обложила судёнышко. Гром рокотал непрерывно, то удаляясь, то переходя в оглушительные залпы, от которых я непроизвольно приседал. Море и небо слились в жарком, не признающем умеренности объятии. Среди этой свистопляски яхта с её торчащей к небу высокой металлической мачтой напоминала тщедушного миссионера, вотще вздымающего вверх укоризненный перст перед лицом разнузданной оргии первобытного племени. Подавленный зрелищем разгула могущественных стихий, я не мог себе представить ничего более неуместного в такой обстановке, чем эта металлическая мачта. Она напрашивалась на большие неприятности.
И я был бессилен что-либо сделать.
Словно уверовав в некое всемогущее божество, я начал молиться.
Я принялся откачивать воду и обрёл ещё один источник бодрости.
Каждый качок подстёгивал мой дух.
Каждая молитва придавала силу моей руке.
Я продолжал работать помпой. Качок — ещё кружка воды проделывает пятифутовый путь под блеск молнии и раскат грома.
Я был частицей могучей симфонии.
Вот уже трюм осушен, но буря над моей головой продолжает бесноваться. Страх окутал меня сплошной пеленой, вызывая отвращение к себе. Целую вечность я купался в холодном поту, наконец гроза прошла на восток, предоставив фолькботу нести свою терроризированную команду навстречу неугомонному весту.
За ночь зыбь достигла чудовищных размеров, и воспалённые глаза рассвета увидели волнение небывалой мощи. Море оставалось чёрным, и небо продолжало хмуриться. Прошла шкваловая туча, обрушив на яхту ливень, сравнимый только с водопадом. На юге ещё одна дождевая завеса, всех обгоняя, как будто сулила усиление ветра, однако присмотревшись к ней, я заключил, что её ярость пройдёт стороной.
Я пошёл вниз, чтобы приготовить чашку чаю.
Чайник одобрительным шипением отозвался на горячее гудение примуса. Неся умеренные паруса, яхта продолжала идти против свежего веста. Было пять часов утра, я сидел, обняв колени, на койке у правого борта и нетерпеливо ждал, когда закипит чайник. Люк был закрыт.
Я размышлял, что предпочесть на завтрак — галеты или банку сардин, вдруг яхта вильнула, будто велосипедист, на секунду утративший равновесие. Потом она выровнялась, но тут послышался нарастающий гул курьерского поезда. Без дальнейших предупреждений судёнышко получило удар, который положил его набок. Удар был быстрый, словно нанесённый когтистой лапой, но достаточно убедительный, как дубинкой по голове. Я опрокинулся вверх ногами и ударился затылком в борт. Чайник составил мне компанию и врезался в комингс рубки, гремя крышкой и расплёскивая кипяток.
В одну секунду яхта опрокинулась!
Могучая рука окунула в воду мачту и паруса.
Я силился встать на ноги. Несколько мгновений, которые казались мне вечностью, искал я, за что ухватиться, наконец нашёл, подтянулся, встал на край койки и дёрнул задвижную крышку люка. Её явно заело.
Яхта чуть приподнялась, градусов на десять. Люк подался, и ветер приветствовал меня воем, от которого у меня на секунду перехватило дух и онемели руки и ноги. Яхта по-прежнему лежала на боку, вода заполняла кокпит и лизала комингс люка. Судёнышко неуверенно пыталось выпрямиться, словно боксёр, оглушённый мощным ударом, но работающие на разрыв, выбранные втугую паруса тут же клали его в подветренную сторону. Яхта совсем потеряла ход и апатично барахталась в воде, избиваемая ветром, пронзительный визг которого превосходил всё, что можно себе вообразить.
Сколько времени прошло от нокдауна до того момента, когда я стал протискиваться в грот-люк? Этого я никогда не узнаю. Такие события измеряются не временем, а накалом; он был предельным.
Я был голый, и страховочная сбруя осталась лежать внизу — до таких ли тонкостей, когда надо немедленно убирать паруса, пока мы не лишились мачты (просто чудо, что она ещё уцелела). Выбравшись из накренившегося люка, я пополз вперёд. Всё равно что ползти по крутому скату крыши, держась руками за конёк, роль которого в этом случае играл планширь. Да ещё надо было следить, чтобы не запутаться ногами в тросах и притопленном леере правого борта.
Оглушительный рёв буквально закладывал уши.
Среди крутоверти пены и брызг я дотянулся одной рукой до мачты, другой схватил фалы и освободил их.
Ничто не изменилось.
При таком крене я фактически тянул паруса к ветру, а не от ветра. Я не сдавался и вырвал немного парусины из его хватки; правда, отвоёванное тут же ложилось на воду. Нок гика исчез в волнах. Снова и снова я дёргал переднюю шкаторину грота — без толку. Ползунки заело? Несмотря на страх, я сообразил, в чём дело. Отыскал зацепившийся фал и принялся его освобождать. Эта работа требовала обеих рук, а яхте вздумалось резко накрениться, и я свалился в море через подветренный борт. С лихорадочной поспешностью вылез я обратно на палубу.
Всхлипывая от страха и зарождающейся спасительной ярости, я нашёл проклятый узел, надевшийся на багор, отцепил его и вернулся к парусу, который явно решил не уступать без боя ни дюйма мачты. Взяв первый попавшийся конец, я набросил шлаг на грот, укротил его, потом снял упирающийся кливер.
Освобождённая от непосильной нагрузки, яхта слегка откренилась. Я торопился свернуть развевающиеся паруса. Ливень хлестал бичом моё голое тело, и я кричал от боли. Тысячи игл кололи меня, побуждая прилагать нечеловеческие усилия, чтобы убрать паруса быстро, но достаточно надёжно. Затем я метнулся обратно в кокпит, закрепил руль на подветренном борту, бросил взгляд на автоматическое рулевое устройство, убедился, что оно почти не пострадало, и через ещё не просохший кокпит покинул сцену, где разыгралась такая бурная драма.
