Леонид Жолудев - Стальная эскадрилья
Положение на Сталинградском фронте, несмотря на героизм воинов Красной Армии, продолжало осложняться. В августе в течение нескольких дней шли ожесточенные бои южнее и севернее Калача. Мы уничтожали наведенные врагом переправы через Дон.
Подтянув свою авиацию ближе к переднему краю, противник начал систематически наносить удары по нашему аэродрому. И вот тогда наконец, учитывая поредевшие боевые порядки полка и превосходство авиации противника, мы перешли на боевые действия ночью. Однако аэродром Гумрак для таких полетов был мало пригоден. И не потому, что он мал, а именно вследствие своего расположения на трассе полета вражеских бомбардировщиков к Сталинграду. Стоило включить хотя бы один посадочный прожектор, как через некоторое время на летное поле сыпались бомбы. Поэтому взлетали мы без всяких световых ориентиров, а при заходе на посадку метров с пятидесяти и до выравнивания полосу подсвечивал один рассеивающий прожектор вместо полагавшихся трех, да и то не в полный накал. В результате случалось немало неприятностей.
Так, при посадке самолета И. С. Полбина, возвращавшегося с боевого задания, немецкий бомбардировщик сбросил по прожектору, освещавшему полосу приземления, серию бомб. Зарулив на стоянку, Иван Семенович обнаружил, что кабина воздушного стрелка-радиста пуста. Мы взялись за руки и прошли шеренгой по летному полю. В темноте наткнулись на живого, хотя и несколько помятого, Масюка. Оказалось, что после приземления самолета он, стоя в своей кабине, наблюдал за обстановкой на аэродроме, чтобы в случае чего помочь командиру на рулении, информировать об увиденном препятствии. Тогда-то взрывная волна фугасной бомбы и выбросила его из кабины. К счастью, Масюк после непродолжительного лечения снова вернулся в экипаж и до конца войны участвовал в боевых вылетах.
Как раз в те дни мой самолет занял место замыкающего в боевом порядке. Однако в данном случае обижаться не приходилось: причиной такому "продвижению" послужила новая техника. В полк поступил первый фотоаппарат для выполнения ночной разведки и фотографирования результатов бомбовых ударов. Его поставили на нашу машину, а нас - в хвост колонны. Первые же снимки оказались очень удачными, и за нами надолго закрепилось место в строю.
Идет очередная подготовка к ночному боевому вылету, погода ожидается плохая. Мне приказано взлетать третьим. При постановке задачи экипажи были предупреждены, что если с КП дадут красную ракету, то взлет прекращать и заруливать на стоянку.
К полуночи с севера на аэродром стали наползать тучи, в небе засверкали молнии, все явственнее слышались громовые раскаты. Но разве можно было глядеть в небо и гадать, лететь или не лететь, если на правом берегу Дона в районе Калача скопились вражеские войска и боевая техника, готовые к форсированию реки и удару по нашим войскам? Надо было нанести противнику максимальный урон, задержать его продвижение.
Самолеты Полбина и Ушакова были уже в воздухе. Выруливаю на взлетную и я. Тороплюсь, гроза недалеко, вот-вот накроет аэродром. Кажется, успел. Даю полный газ, машина, набирая скорость, бежит по мокрому от начавшегося дождя полю. И перед самым отрывом от земли впереди небо перечеркивает наискось злополучная красная ракета. Убирать газ? Поздно. Выполнять полет по кругу и садиться с бомбами, пожалуй, сложнее, чем выполнить боевое задание. В таких случаях последнее слово за командиром, и я решаю следовать к цели. Тем более что и полет короткий - каких-нибудь сорок-сорок пять минут.
Отбомбились нормально. После ударов Полбина и Ушакова цель железнодорожная станция - была хорошо освещена пожарами.
Тем временем погода ухудшилась: пошел сильный дождь, вокруг мелькали молнии, лишь на мгновения высвечивая землю. Грозовые разряды временами нарушали радиосвязь.
Аргунов подсказывает: аэродром близко, пора снижаться. Теряю высоту до ста метров, даю зеленую и красную ракеты - сигнал "Я - свой!". Строю заход двумя разворотами, чтобы надежнее выйти на посадочную прямую. Нет, ничего не видно! В лобовое стекло кабины с грохотом бьют ливневые струи и словно смывают с него изображение ориентиров. А радиотехнических средств обеспечения посадки у нас тогда еще не было.
Прошел над аэродромом на высоте около ста метров, но так его и не увидел. Остался еще один вариант: километрах в пяти от аэродрома был оборудован старт ложного ночного аэродрома. Надежно укрытый в овраге посадочный прожектор в ненастную погоду служил и светомаяком, направлял луч при подходе своих самолетов строго в зенит. Курс выхода на посадочную полосу и время полета до нее от этого прожектора мы знали точно.
Пришлось-таки покрутиться в облаках, пока удалось выйти на светлое пятно. Это мог быть только прожектор. Его свет, рассеянный в водяной пыли, на секунду мягко высветил кабину. Чтобы не потерять ориентир, закладываю крутой крен, выхожу на расчетный курс и со снижением иду к аэродрому. Высота 100 метров, а земли не видно. Теряем еще 20 метров - результат тот же. Открываю боковую форточку фонаря и, щуря глаза от режущего встречного потока воздуха, смотрю вперед и вниз. Нет, ничего, кроме бездонной черноты. Значит, все возможности исчерпаны, снижаться дальше опасно, да, видимо, и бесполезно - эта беспросветная муть может смыкаться с землей.
Даю газ для ухода на запасной аэродром и тут же замечаю впереди редкую цепочку тусклых огоньков фонарей "летучая мышь". Резко убираю обороты двигателей, выпускаю закрылки и у земли полностью выбираю штурвал. Самолет плавно касается земли и, замедляя скорость, катится по полосе. Из-под колес фонтанами брызжет вода, гулко ударяет о нижнюю часть фюзеляжа. Впечатление такое, словно мчишься на глиссере по крутым волнам. А с неба все еще рушится водопад, не видно ни зги даже здесь, на земле. Вот когда "дошло", что не следовало все же вылетать в такое ненастье, что не случайно, хотя и с запозданием, в небо взлетела красная ракета. С трудом, больше по интуиции, чем визуально, отыскали свою стоянку, зарулили самолет.
В начале августа нам пришлось покинуть аэродром Гумрак и перелететь на площадку северо-западное Сталинграда. На прежнем месте оставаться стало невозможно: гитлеровцы начали бомбить аэродром не только ночью, но и днем.
Однако и на новом месте особенно развернуться но удалось. Мы наносили удары по скоплению вражеских войск в районе Калача, сильно прикрытых зенитной артиллерией и истребительной авиацией. За неделю около десятка Пе-2 стояли в очереди на ремонт. Исправных машин в полку осталось мало. Прошел слух, что нас в ближайшее время направят в тыл на пополнение. И действительно, пришел приказ о передаче самолетов другому полку и выезде личного состава части на один из подмосковных аэродромов.
