Серафима Чеботарь - Божественные женщины. Елена Прекрасная, Анна Павлова, Фаина Раневская, Коко Шанель, Софи Лорен, Катрин Денев и другие
Таинственность только подогревала неутихающий интерес прессы к Гарбо. Любое ее появление на публике вызывало шквал статей. Гарбо и британский премьер Уинстон Черчилль, Гарбо и миллионер Эрих фон Голдшмит-Ротшильд, принц Зигвард и невестка шведского короля Керстин Бернадотт, Сесиль Ротшильд, Аристотель Онассис – по слухам, она была единственной женщиной, которая не уступила его ухаживаниям, а про его знаменитую яхту «Кристина» заявила: «Она слишком мала; мне негде там гулять». Самые противоречивые отношения связывали Гарбо с известным фотографом, английским аристократом Сесилом Битоном. Сесил был давно знаком с Гарбо; они снова встретились весной 1946 года на одной из вечеринок. Сесил прославился и своими фотографиями (со временем он стал официальным фотографом королевской семьи, а в качестве художника-постановщика получил «Оскара» за фильм «Моя прекрасная леди»), и гомосексуальными наклонностями. Но ради Гарбо он изменил своим вкусам. Сесил настолько увлекся Гарбо, что даже предложил ей выйти за него замуж. Гарбо отказала; но роман между ними продолжался. Битон провел превосходную фотосессию Гарбо – на его снимках она выглядела моложе на двадцать лет; но когда он решил их опубликовать в журнале «Вог», она ему запретила. Битон кинулся звонить в редакцию, но было поздно: журнал уже отпечатали. Гарбо прервала с ним всяческие отношения, помирившись только через полтора года. Несколько лет Гарбо поддерживала тесные отношения и с Битоном, и с Шлее.
В гору шли и финансовые дела Гарбо. Унаследованная от шведских предков практическая жилка позволила ей приумножить свое и без того немалое состояние. Она обзавелась недвижимостью в Швеции, скупала картины Матисса, Ренуара, Пикассо и Модильяни. Лишь в семидесятые годы стало известно, что Гарбо принадлежит большая часть торгового центра на Родео-Драйв в Беверли-Хиллз. Почитатели нередко завещали ей свои деньги, но она неизменно передавала полученное на благотворительность. Например, еще в 1936 году богатый фермер Эдгар Донн, верный поклонник Гарбо, часто писавший письма своему кумиру, составил завещание: «Моя земля, мои владения, все мое состояние завещаю Грете Луизе Густафссон, известной в мире как Грета Гарбо, и больше никому». Он умер через десять лет; когда адвокаты нашли актрису, она написала, что принимает наследство, но просит передать его в Фонд милосердия. Вспомнить Донна она не смогла – ей писали миллионы. Впоследствии Фонд милосердия продал эту землю за бешеные деньги: там обнаружили нефть.
В октябре 1964 года Гарбо и Шлее остановились в Париже. Джорджу внезапно стало плохо. Вызванные врачи вместо того, чтобы лечить Шлее, восхищенно пялились на Гарбо… В итоге Шлее умер. Свое состояние он завещал Грете. С ним Гарбо потеряла часть себя; после похорон Валентина навсегда вычеркнула имя Гарбо из своей жизни – она даже пригласила священника, чтобы он изгнал дух Греты из их квартиры.
Вернувшись в Нью-Йорк, Гарбо осталась практически одна, общаясь только с семьей брата и Сесилом. Но и с ним она порвала, когда в 1972 году были опубликованы его мемуары: «Она не любит вмешательства в ее жизнь. Бывает, доведенная до предела, она бросается в слезы и запирается у себя в комнате на несколько дней, отказываясь впускать даже горничную. Она даже не в состоянии читать. По этим причинам она неспособна развиваться как личность. Прекрасно, что она оберегает себя от тлетворного влияния Голливуда, но Гарбо теперь настолько замкнулась в самой себе, что даже когда время от времени позволяет себе отдых, он не становится для нее событием. Ее ничто и никто в особенности не интересует, она несносна, как инвалид, и столь же эгоистична и совершенно не готова раскрыть себя кому-либо. Она суеверна, подозрительна, ей неизвестно значение слова «дружба». Любить она тоже не способна».
Эти жестокие слова не во всем были справедливы. До самой смерти Сесила Гарбо не простила его – последнего человека, которому доверяла.
В свои последние годы Гарбо полностью отгородилась от внешнего мира; даже к врачам она долгое время не ходила, потому что боялась встреч с другими пациентами. Невропатолог Эрик Дриммер, долгое время наблюдавший Гарбо, написал: «Покидая Швецию, она была нормальной, целеустремленной и счастливой девушкой. В ее проблемах виноват только Голливуд. Как это ни парадоксально, но ее жизнь получила неправильное направление именно в том самом месте, где были созданы ее слава и богатство».
Гарбо скончалась в 1990 году, в своей нью-йоркской квартире. Все свое многомиллионное состояние она завещала своей единственной племяннице Грей Рейсфилд. Прах Гарбо, который она просила похоронить в Швеции рядом с семьей, девять лет ждал в адвокатской конторе своего упокоения, пока 17 июня 1999 года огромная толпа не собралась на стокгольмском кладбище, чтобы проводить в последний путь свою любимую актрису. Но оказалось, что церемонию, опасаясь излишнего ажиотажа, провели накануне вечером. «Шведский сфинкс» в последний раз ускользнул ото всех – в Вечность…
Фрида Кало. Радость и боль
13 апреля 1953 года в галерее Лолы Альварес в Мехико открылась необычная выставка. Необычным было все: яркие, сочные картины на стенах, лица на картинах, освещенные неким знанием, кровать под балдахином, стоящая среди картин. Публика недоумевала, пока с улицы не донеслись сирены «Скорой помощи» и рев мотоциклетных моторов. Сквозь расступившуюся толпу к кровати подвели женщину – хрупкую, невысокую, в ярчайших юбках и украшениях, с лицом, искаженным болью – и озаренным счастьем. Фриду Кало. Она лежала на приготовленной для нее постели, не в силах встать после перенесенной накануне очередной операции и не в силах пропустить одно из главных событий в ее жизни – ретроспективную выставку своих работ. Сквозь привычную боль она улыбалась окружавшим ее людям – а с десятков автопортретов на нее смотрели ее собственные суровые лица без единой улыбки. Через полчаса Фриду увезли обратно в больницу… Публика, восхищенная, раздавленная, шокированная и влюбленная, осталась вглядываться в картины Фриды Кало, пытаясь разобраться – как этой тяжелобольной женщине удалось так ярко и необычно признаваться в любви к жизни…
Фрида писала в дневнике: «Порой я спрашиваю себя: не были ли мои картины скорее произведениями литературы, чем живописи? Это было что-то вроде дневника, переписки, которую я вела всю жизнь… Мое творчество – самая полная биография, которую я смогла написать». Ее картины – это невероятно талантливая, откровенная, порой жестокая история жизни Фриды – история преодоления боли и смерти, история обретения радости и любви…
