Ги Бретон - В кругу королев и фавориток
— Господь позаботился об этом!
Согласитесь, странная фраза.
* * *Смерть этой молодой, излучавшей здоровье женщины была настолько необъяснима, что король приказал произвести вскрытие. Его сделали в тот же субботний вечер. После того как «по частям и по кускам» был извлечен ребенок, которого носила Габриэль, врачи констатировали, что у нее оказались «разрушенными легкое и печень, найден острый камень в почке, а также травмирован мозг», что в итоге означало отравление.
Народ, которому в подобных случаях не откажешь в чутье, тут же стал тихо поговаривать о политическом преступлении. Дипломаты и советники, посещавшие королевский двор и знавшие, как хотелось великому герцогу Тосканскому выдать свою племянницу за короля Франции, разделяли мнение врачей. В одном шифрованном письме, адресованном герцогу Вентадурскому, было написано: «Ее родные и слуги видят в этой смерти руку Всевышнего, но на самом деле есть подозрения, что причиной ее был яд, причем подложенный кем-то из близких. Врачи считают, что беда случилась после того, как она съела у Заме лимон…»
Так все-таки воля Божья или яд? Очень трудно что-то утверждать, однако надо признать, что смерть Габриэль устраивала множество людей: во-первых, Генриха IV, который сожалел о данном ей слове жениться; во-вторых, Сюлли, не желавшего видеть ее на троне; в-третьих, папу, избавившегося от затруднительной проблемы развода; в-четвертых, великого герцога Тосканского, которому год назад каноник Бончиани тайно сообщал: «Без герцогини о браке вашей племянницы можно было бы договориться за четыре месяца. Но любовь короля к его даме становится все сильнее; это может стать непоправимым злом, если Господь не возьмет это дело в свои божественные руки…»
И опять возникает вопрос, не была ли рука Божья, о которой все вокруг говорили с таким лицемерием, не была ли она поддержана рукой человеческой? Мне думается, не надо большой смелости, чтобы это предположить. Но тогда кто именно отравил Габриэль?
Может быть. Заме? Это также возможно. Без сомнения, он был в курсе идеи союза короля с Марией Медичи. Но, зная прекрасно слабохарактерность Генриха IV и переменчивость его настроения, он понимал, что достаточно одной ночи любви с Габриэль, чтобы рухнули все достигнутые договоренности с Флоренцией. Так что Заме был готов на все, чтобы помешать фаворитке стать королевой Франции. 10 апреля он произнес, кстати, довольно двусмысленную фразу: «Моя дорогая, — сказал он, улыбаясь, жене, — петля разорвана, теперь король избавлен от многих бед!», что дает повод для самых ужасных толкований.
А может, Фуке ла Варен? Тоже вполне вероятно. Можно задаться вопросом, не хотел ли этот странный тип отвести от себя подозрения, которые вполне могли возникнуть, когда 19 апреля он написал Сюлли, «что герцогиня обедала у Заме и что тот угощал ее изысканными и деликатесными мясными кушаньями, прекрасно зная, как ей угодить…» и далее: «на что вы при вашем благоразумии безусловно обратите внимание, потому что мое собственное не столь исключительно, чтобы суметь предположить то, чего не имел возможности видеть…».
Так Божья рука или рука человека?
Уже три с половиной столетия историки не могут прийти по этому вопросу к единому мнению [73].
Похороны герцогини де Бофор состоялись в пасхальный понедельник в Сен-Жермен-л`Оксерруа и были чрезвычайно пышными. После отпущения грехов заклятый враг Габриэль Пьер Матье произнес надгробную речь, которая должна была бы послужить утешением многим из присутствующих, однако он не счел нужным найти именно такие слова.
«Смерть пришла за ней, — сказал он, — как раз тогда, когда всякая женщина, мечтающая остаться красивой в памяти близких, должна желать умереть до того, как отцветет ее красота. Потому что когда женщины умирают старыми, когда в бутылке остается только осадок, никто не вспоминает, какими они были в молодости, и потому о них говорят как о факеле, который, сгорая, оставляет только пепел, или как о цветах, которые так приятны, свежи, пока растут, но увядают и даже плохо пахнут, после того как их сорвут».
Нечего удивляться, что простой народ показал себя не более милосердным, и в течение несколько дней по рукам ходили наскоро сочиненные, но от этого не менее безжалостные эпитафии. Вот одна из них:
Здесь спит несчастье Франции,
Бордель двора здесь спит,
Здесь спит источник радости
Для шлюх и дев любви.
На следующий день возлюбленная короля была погребена в аббатстве Мобюиссон, к вящей радости всех добропорядочных граждан…
КОРОЛЬ ЖЕНИТСЯ НА МАРИИ МЕДИЧИ, ЧТОБЫ ИЗБАВИТЬ ФРАНЦИЮ ОТ ДОЛГОВ
Приданое — вот истинная цель брака, тогда как любовь лишь предлог.
КоммерсонПосле погребения герцогини де Бофор Генрих IV возвратился в Фонтенбло, облачился в траур, чего ни один король никогда не делал, и утомленной рукой набросал несколько фраз своей сестре Екатерине:
«Горе мое ни с чем не сравнимо, равно как и его причина, а потому скорбь и стенания — вот мой удел до могилы… Погиб корень моей любви, он никогда уж не возродится…»
Это было написано 15 апреля.
16 числа того же месяца друзья Беарнца, те, кого Сюлли пренебрежительно называл «поставщиками курочек и наперсниками разврата», удрученные тем, что король пребывает в такой печали, решили попробовать изменить его настроение. Прекрасно зная его натуру, они рассказали ему, что есть одна совершенно восхитительная молодая особа по имени Генриетта д`Антраг, которая живет в Мальзербе.
Безутешный в своем горе, король, услышав новость, поднял голову и спросил упавшим голосом:
— Какова она?
Друзья наперебой стали говорить, что она блондинка, грациозная, умная, образованная, с голубыми глазами и с очень привлекательными формами.
В глазах короля мелькнул огонек любопытства, и он потребовал новых подробностей. Тогда было сказано, что молодая красавица — дочь знаменитой Мари Туше, бывшей когда-то любовницей Карла IX, и что, судя по всему, она унаследовала пылкий темперамент, принесший удачу ее матери.
Все эти подробности очень заинтересовали Генриха IV. На этот раз он пообедал с большим аппетитом, как-то сразу повеселел и несколько раз выражал желание поехать поохотиться в окрестностях Мальзерба.
Вот так, через шесть дней после смерти Габриэль, «корня его любви», он уже пытался «возродить» его.
В какие-то несколько мгновений возможность познакомиться с красивой девушкой совершенно преобразили короля, причем до такой степени, что королевский двор, хотя и привык к такого рода вещам, был просто поражен, и на другой день Никола Рапен, сын поэта, писал:
