Н Князев - Легендарный барон: неизвестные страницы гражданской войны.
Обратимся же теперь к операциям генерала Резухина. “Идти по казачьим станицам до Железнодорожного моста через Селенгу, у д. Татаурово и двигаться параллельно”, — таковы были инструкции барона генералу Резухину. Эту формулу лучше было бы прочесть так: “Моей задачей является посильная помощь барону в основной операции — захвате Троицкосавска, и что только успешность операции барона определяла внедрение моей бригады внутрь Забайкалья”. Резухин полагал достаточным привлечь на себя возможно больше сил и внести расстройство в глубоком тылу противника, чтобы считать свое задание выполненным на полный балл. При всех своих прекрасных качествах генерал Резухин не мог отрешиться от привычной психологии начальника конно — партизанского отряда, каковым он был на Русско — германском фронте.
Партизанскую задачу он, действительно, выполнил блестяще, а армейскую — в весьма слабой форме. Прежде всего, Резухин выбрал неудачное направление для удара. Вероятно, выгоднее было бы прорываться возле берега Селенги, например, на станицу Цаган — Усунскую[3].
В том пункте, правда, стояло не менее батальона пехоты, но, с другой стороны, именно из этого района 6 июня красные перебросили в Троицкосавск спешно собранный ими полк, решивший судьбу боя на правом берегу реки.
Если же генерал Резухин нашел для себя более приемлемым прорвать первую линию советских войск у Боссия, всего правильнее было бы ему расширить прорыв вправо, в сторону Троицкосавска, чтобы так легче связаться с бароном. Странно, что и сам Унгерн и офицеры его отряда во время боя под этим городом жаждали увидеть Резухина возле берега реки. Пока противник подтянул бы подкрепления из второй своей линии (в 50–60 верстах от границы), за двое суток, при свойственной нам предприимчивости, можно было создать у большевиков впечатление о серьезности наших намерений и, во всяком случае, осложнить вопрос о переправе советских войск на Усть — Кяхту. Резухин устремил удар, в сущности, в пустоту. Его движение — кишкой на 90–100 верст вглубь советской территории — не нанесло существенного удара противнику, но собственный отряд поставило в весьма опасное положение.
ГЛАВА XIX.С наступлением весны 1921 г. вполне определились успехи красно — партизанского движения в секторе, тяготеющем к Троицкосавску. Неспокойно также было и на западе от Урги, где в Улясутайском и Кобдосском районе замечено было брожение, направленное против барона Унгерна. Проникшая туда из Сибири пропаганда большевизма нашла благоприятную почву для своего развития среди монголов, а также и у русских колонистов. Успех красной пропаганды в Улясутае объяснялся не только одними не политичными действиями унгерновского губернатора атамана Казанцева[4].
Чрезвычайно испортил там репутацию барона его контрразведчик капитан Безродный, который, пользуясь полной неприкосновенностью, творил “Шемякин суд”, ничем не прикрытые убийства и ограбления (см. книгу “Черный год” Носкова).
Перед тем, как в Улясутай прибыли бароновские эмиссары: полковник В. Н. Дорожиров[5] с отрядом в 15 человек, а также Казанцев и Безродный, многострадальная русская колония понесла большие жертвы во время восстания прежнего китайского гарнизона. Уцелевшие от безродновских и китайских избиений колонисты впоследствии перебиты были монголами унгерновского полка войскового старшины Ванданова в момент перехода их на сторону так называемого Народно — революционного правительства Монголии.
Барон Унгерн, вторгшийся в Монголию с целью пройти через Ургу на Троицкосавск, чтобы поднять антисоветское восстание, ни на минуту не оставлял этой основной своей мысли несмотря на то, что крупнейшие события отвлекли его в сторону от прямого пути. В предвидении, что задуманный “крестовый поход” может окончиться неудачно, он очень рано, с марта месяца 1921 г. начал готовить для Богдо и правительства новую резиденцию, которая заменит Ургу в том случае, если он потерпит поражение под Троицкосавском. Его внимание привлек Улясутайский округ. В то время, как Урга будет тотчас же поставлена под прямой удар противника после отступления от Троицкосавска и, без сомнения, станет легкой добычей красных, хотя бы вследствие своей топографической доступности и близости к советской границе, Улясутай, казалось, мог бы еще держаться, так как он удален от Урги на целую тысячу верст и отделен от Сибири громадным пространством дикого, гористого Урянхая.
В этих видах барон отдал под контроль Казанцева обширную территорию, простирающуюся от Урги на запад чуть ли не до Кобдо, и представил ему самые широкие полномочия, полагая, что Казанцев сумеет создать там оплот, куда при случае можно укрыться. Отпуская из Урги Казанцева, барон бросил ему следующую фразу: “Ну, прощайте, а может быть, до свиданья! Если у меня ничего не выйдет здесь (Троицкосавск), то я приду к Вам. Вместе пойдем через Урянхайский край в Красноярск”. В мае месяце барон послал в Улясутай монгольский полк Ванданова, что являлось следующим шагом в том же направлении.
Далее требовалось перевести в Улясутай правительство и самого Богдо — хутух- ту. Но это было не так то просто, потому что в Монголии политика тесно переплеталась с религией. Разве мыслимо было без какого‑нибудь чрезвычайного давления оторвать Богдо от всех главных святынь? Ведь это не только отразилось бы на его бюджете, но и нанесло бы ущерб его божественному авторитету. Да и во имя чего, спрашивается, побежит старый, почти совершенно слепой Богдо со всеми чадами и домочадцами из своего насиженного священного Огурда — Гадзара в неуютный Улясутай?
Для монголов того времени красные и белые в одинаковой степени являлись русскими людьми, а кто из русских лучше, кто хуже, и из‑за чего они между собой дерутся — едва ли эти вопросы были доступны монгольскому пониманию. Богдо- гэгэн и политически мыслящие монголы — националисты готовы были дороже расценивать ту русскую политическую группировку, которая более способна в каждый данный момент защищать монгольскую государственность от каких бы то ни было посягательств со стороны поработителей — китайцев. С этой точки зрения, конечно, лучшей из двух враждующих русских партий являлась для монголов та сторона, которая окажется на положении победителя. Но эта концепция слишком поздно проникла в сознание барона — когда все уже было потеряно для него в Монголии. В свое время он не приложил достаточных усилий к тому, чтобы закрепить за собой горячие симпатии монгольского населения, а также не заботился подвести какую- нибудь понятную, хотя бы для грамотного монгола, идеологию под свою политическую платформу — борьбу с русским коммунизмом и социализмом вообще.
