Григорий Ревзин - Ян Жижка
Не возвращаясь в Прагу, Жижка повел таборитов от покоренного Бероуна в южную сторону, на Табор.
XVI. ПИКАРТЫ
Полное истребление католиками документов о жизни и внутреннем устройстве таборитских общин затрудняет, к сожалению, возможность разобраться в подробностях споров, возникших на Таборе в начале 1421 года. Если поверить свидетельству католических летописцев, там образовались «крайние» секты, проповедовавшие хождение нагишом, общность жен и другие подобные учения, противные здравому смыслу и человеческому естеству. Все это, конечно, лишь ядовитая клевета на Табор ненавистников его, желание любыми средствами очернить революционное народное движение.
Из разбросанных по католическим памятникам намеков можно, однако, заключить, что религиозный кризис на Таборе вырос из страстного желания некоторой части таборитских священников и проповедников пойти быстрее навстречу хилиастическом у «царству божию на земле», ускорить его приход. Такие идеологи, как Мартин Гуска, Петр Каниш, Вацлав Коранда, выражая интересы беднейшего крестьянства и городской бедноты, стремились усилить и отстоять на Таборе элементы примитивного потребительского «коммунизма», распространить систему уравнительного потребления на все приобретенные таборитами города и округа.
До тех пор, пока непосредственная военная опасность со стороны внешних и внутренних врагов была слишком большой, все социальные группы, примкнувшие к Табору, мирились с введенной там хилиастической общностью имущества. Она рассматривалась как временная, вынужденная мера, порожденная сложностью условий, в которых оказался крестьянско-плебейский лагерь в первые месяцы национально-чешской крестьянской войны. Табор тогда выступал единым фронтом как против реакционного феодально-католического лагеря, возглавленного императором Сигизмундом, так и против рыцарско-бюргерского лагеря пражан и их идеологов — магистров Пражского университета.
К началу 1421 года положение существенно изменилось. Смертельная опасность, нависшая над гуситской Чехией, ослабела. Район победоносного крестьянского движения расширился, военные силы Табора окрепли и закалились в борьбе против ненавистных панов и рыцарей реакционного лагеря. Теперь основная масса крестьянско-плебейского лагеря таборитов — крестьяне, ремесленники мелких городов с примкнувшим к ним бедным рыцарством — вовсе не хотела вводить повсеместно примитивную хилиастическую общность, какая существовала на Таборе в момент его возникновения. Внутри крестьянско-плебейского лагеря ускорилась кристаллизация «левого» крыла таборитского движения. Громче стали звучать голоса восторженных хилиастов, требовавших глубокого, коренного преобразования социального устройства и государственного управления не только во владениях Табора и во всей Чехии, но и во всем свете. Это было так называемое движение «пикартов», к которому примкнули самые талантливые проповедники Табора.
Большинство священников и Старших таборитского братства и все четыре гетмана были против «пикартов». Озабоченные главным образом наилучшим приспособлением новых обширных владений к военным задачам, они не желали ломать там привычного уклада крестьянского хозяйства. Города и села, поставленные под контроль Табора в результате его военных побед, освобождались от бесчисленных тяжелых феодальных повинностей. Однако Старшие и гетманы Табора налагали на них подати, правда, значительно меньшие, чем те, что платили они королю, пану или монастырю, притом подати братские и временные, ради помощи общему делу борьбы, — но все же подати.
В этом и было одно из коренных разногласий между «левым» крылом — «пикартами» — и основной массой участников движения таборитов.
«Пикарты» не желали и слышать о каком-либо короле для Чехии. Они были сторонниками республиканизма, прикрытого теократической оболочкой. Никаких монархов, кроме Христа, они не признавали и выступали против Жижки и тех, кто соглашался на признание короля, призванного из Польши или избранного из среды гуситов.
К этим столь разным устремлениям примешивались еще и разногласия по чисто религиозным вопросам: ожесточенные споры относительно пределов свободного толкования евангелия, о «пресуществлении» хлеба и вина.
Жижка понимал, какими опасностями грозит народному делу внутренний разлад. Но так как его симпатиям ближе были учения политически менее радикальной части таборитов, он взял сторону противников хилиастов.
* * *Пока Жижка, будучи в походах, находился вне Табора, раздоры зашли там очень далеко. Несколько сот таборитов-«пикартов», изгнанных из Табора вместе с женами и детьми, создали на стороне свое обособленное братство. С ними ушли Петр Каниш, Ян Быдлинский и несколько других священников. Мартина Гуски среди них не было: на пути к себе на родину, в Моравию, он был пойман паном Ваваком и брошен в темницу, где ждал казни.
Изгнанные из Табора «пикарты» поселились сначала в замке Пржибеницы и начали оттуда яростно проповедовать против порядков Табора, сзывая народ к себе. Ежедневные диспуты приводили к тому, что к Петру Канишу уходили все новые и новые «обращенные». По настоянию епископа Табора Николая из Пельгржимова «пикартов» прогнали и из Пржибениц. Тогда они поселились в лесу около Дражницы,
Налаженный Жижкой строгий распорядок работ на полях и в оружейных кузницах, военные приготовления и обучение ратному делу подвергались опасному испытанию.
Каждый из «пикартов» представлялся Жижке возможным Антохом, способным внести разброд в умы его воинов, склонить их на неповиновение, ослабить военную мощь Табора.
Первый гетман собрал вооруженный отряд, пошел к Дражницам. Взяв в плен «пикартов», он привел их в деревню Клокоты, где находились остальные гетманы, Старшие и священники.
— Братья, — обратился к «пикартам» Жижка, — как добрый отец прощает блудного сына, так и община таборская простит вас. Покайтесь только в злом своем умысле, вернитесь сердцем к нам, божьим воинам… Ты, брат Жаниш, лучший наш учитель, согласен ты вернуться?
Петр Каниш протянул руку и ткнул пальцем в ладонь:
— Когда вырастут здесь волосы, тогда вернется Петр Каниш в забытое богом место.
— Грешишь ты смертельно, Каниш! Клеветой и гордыней грешишь! — крикнул Жижка. — А кому ж лучше тебя знать, что смертный грех на Таборе карают смертью!
— Не грози, гетман! Я, как и ты, смерти не страшусь! — бросил надменно Каниш.
Жижка подошел ближе к Канишу, положил ему на плечо свою тяжелую руку:
