Михаил Кольцов - Испанский дневник (Том 2)
Но они не спят, впрочем. Матильда, жена Рамона, сладко мучает его всю ночь. И я тоже не могу из-за них заснуть. До позднего утра не унимаются шепот и стоны.
- Рамон, сладость моя! О, какая это сладость, Рамон! Почему я не знала раньше, что это такая сладость!
- Я немножечко устал, Матильдита.
- Рамон, ты лишь немножечко устал, правда? Не засыпай, Рамон. Я не дам тебе спать. Смотри, как я крепко тебя обнимаю. Спи, Рамон! Я все равно не буду спать, я буду глядеть на тебя, моя любовь.
- Тогда и я не усну.
- О Рамон! Ты не можешь спать, когда я рядом? Сладость моя! Рамон, мы сумасшедшие, правда?!
Утром он тяжелыми, развинченными движениями поднимает кувшин над головой, льет себе в горло струйку воды, споласкивает лицо и шею. Матильда сидит на старой широкой кровати, свесив худые, длинные ножки, я вижу ее сквозь ветхую циновку. Ей девятнадцать лет; черная коса, бледное тельце полуребенка. Но это не ее мучают. Это она мучает большого, неуклюжего Рамона.
Он охотно присоединяется к завтраку, который мы с Дорадо приносим из автомобиля. К нашему сыру, хлебу, помидорам он прибавляет кувшин кислого белого вина из отцовской бочки. Матильда почти ничего не ест. Она равнодушно прислушивается к разговору.
- Мы умеем драться, - говорит Рамон, - мы это показали. Признайтесь: вы не ожидали, что испанский народ будет так драться?
- Отчего же не ожидал? Ожидал.
- Признайтесь: все-таки вы не ожидали? Никто не ожидал. Какие солдаты, а? Какие офицеры, а? А наши шоферы! - Рамон воодушевляется. - Я вас уверяю, нигде в мире вы не найдете таких смелых шоферов, как у нас. На фронте наш испанский шофер покажет себя лучше любого другого. Мне, как шоферу, это особенно приятно.
- А вам сколько лет?
- Мне? Двадцать шесть.
Держа в руках кружку с вином и кусок хлеба, он смотрит вдаль мечтательным, гордо-простодушным взглядом. Он не понимает, что он дезертир.
Рыбаки Перельо тянут сети. Они их тянут издалека. Сначала баркасом, затем, дойдя до берега, тянут по песку. Это очень, очень долго. Выкупавшись, я тоже помогаю тянуть сети из воды. Дорадо этого не делает, он лежит в сторонке в своих полосатых трусиках. Он прав, у него есть свой испанский, вернее, народный такт. Это как-то ни к чему, когда человек в купальном костюме помогает рыбакам тащить сети.
Вот-вот сеть покажется из голубой воды. Но нет, это длится еще очень долго. Рыбаков двенадцать человек, почти все старые люди. Они не разговаривают между собой. Сеть вытаскивать довольно трудно, она тяжелая. Улов, наверно, килограммов на триста. Мы тащим, тащим, а сети все не видно.
Наконец показалась сеть. Она совсем пустая. Все-таки ее тащат по песку, тяжелую, сейчас бессмысленно большую. Старики серьезно, хмуро, медлительно разворачивают мокрый узел. Там копошится килограмма полтора мелкой рыбешки, вроде наших снетков. Это все, что дало двенадцати человекам богатое Средиземное море. За пять часов работы.
Старики ничего не говорят. Они наматывают сеть на деревянный вал. Они сейчас опять выйдут в море.
Я говорю Дорадо:
- Проработать пять часов - и не получить ничего! Двенадцать человек!
Он отвечает:
- Там все-таки было почти два кило рыбы. Они ее продадут в Валенсию ее едят соленою в барах, как закуску к вермуту.
- На двенадцать человек ведь это гроши!
- Да, гроши. А вы что думали? Это не миллионное дело - быть здесь рыбаком.
29 июня
Страшная суетня и бестолковщина в подготовке конгресса. Занимаются этим одновременно два правительства - центральное и каталонское, и в них по три министерства - иностранных дел, внутренних дел, просвещения, - и, кроме того, военное министерство, и генеральный комиссариат, и Альянса писателей, и еще все, кому не лень. Со всеми ними Ассоциации писателей приходится спорить и торговаться. Бюрократизм в Испании ленив и наивно высокопарен. Главная забота министерских чиновников - скрыть от делегатов тот неприличный факт, что в Испании сейчас происходит война. Для этого они придумывают тысячи мероприятий и ухищрений. Места для заседаний они предлагают в отдаленных и тихих районах, в загородных дворцах, укрытых парками. В программу экскурсий вставляют разную туристическую чепуху рыбную ловлю, осмотр старинных развалин и стоянок доисторического человека. Я доказываю, что, если делегаты искали бы тишины и развлечений, они, пожалуй, нашли бы сейчас более подходящую страну для конгресса. Чиновников это не убеждает. Мысль о поездке писателей в Мадрид приводит их в ужас. "Ну что они там увидят? Разрушенный, запущенный город. Какой смысл конгрессу уезжать из Валенсии? Здесь правительство, все министерства, здесь теперь столица, здесь все, что может их интересовать..."
3 июля
Утром выехал навстречу делегатам конгресса. В Беникарло, на берегу моря, на верандах туристского павильона, им предложен завтрак. Испанцы напрягли все силы, приготовили прекрасное меню, красиво сервировали, выставили отличные вина. Кругом цветы, голубое море, изобилие и нарядная красота Леванта. "Где же война? - изумляются гости. - Сплошная лирика, рай земной".
Из машин выходят и здороваются знакомые, друзья со всего света. Парижане, американцы, балканцы, русские{36}. Они устали, по возбуждены. Жадно оглядываются кругом, расспрашивают испанских "старожилов", Людвига Ренна, Ральфа Бейтса, Эренбурга, Нурдаля Грига, ловят детали, ревниво прислушиваются к разговорам, как бы не пропустить чего самого главного. Одни патетически взвинчены - Мюленштепн, Гонсалес Туньон, Вишневский, - они требуют тут же дать им в руки винтовку или что-нибудь, чтобы они немедленно побежали сражаться. Другие воспринимают все окружающее только в трагическом аспекте - Анна Зегерс, Андре Шамсон, португалец Кортесао, англичанин Спендер. Третья группа, наиболее уравновешенная, медлительно, как -водолазы из своих писательских скафандров, разглядывают испанский водоворот и запасаются впечатлениями впрок. Это Толстой, Эрих Вайнерт, Жюльен Бенпда, Фадеев, Мархвица, Муссинак. Четвертые воспринимают конгресс и обстановку вокруг него только в плане общественного служения, они озабочены своим выступлением, ходом и порядком заседаний, стенограммой, газетными отчетами.
Кто-то из делегатов привез книжку Андре Жида - уже вторую его книжку о СССР. Я перелистал - это уже открытая троцкистская брань и клевета. Он и не скрывает этого - открыто называет имена видных троцкистов и антисоветских деятелей, которые "любезно" предоставили материалы. А материалы эти - смесь демагогически надерганных газетных вырезок и старых контрреволюционных анекдотов.
4 июля
Конгресс открылся сегодня утром, официально и торжественно, в зале муниципалитета, в котором теперь заседает парламент. Глава правительства Хуан Негрин открыл конгресс краткой приветственной речью. Ему отвечал от имени писателей старейший делегат Мартин Андерсен Нексе. Старик немного не учел торжественности обстановки. Всю дорогу, в автомобиле, в пыли, в тропической жаре, он трясся в черном сюртуке, в тугой крахмальной манишке, с черным галстуком. Здесь же, на официальной церемонии, он предстал в расстегнутой рубашке без воротника, с седыми космами на широкой дряхлой груди. Кинооператоры были разочарованы, но зал дружно аплодировал живым, простым словам доброго старого Нексе. Негрин пригласил его в президиум и, передав председательствование, удалился.
