Лаврентий Берия - Сталин. Поднявший Россию с колен
Не кто иной, как Ленин, в 1922 г. в письме наркому юстиции Д. И. Курскому писал по поводу пресловутой статьи 58–10 Уголовного кодекса:
«…Суд должен не устранить террор; обещать это было бы самообманом или обманом, а обосновать и узаконить его принципиально, ясно, без фальши и прикрас. Формулировать надо как можно шире, ибо только революционное правосознание и революционная совесть поставят условия применения на деле, более или менее широкого» (Подчеркнуто мной. — В. М., т. 32, стр. 76).
Не кто иной, как Ленин, учил, что «плох тот революционер, который останавливается перед необходимостью закона в момент острой борьбы. Законы в переходное время имеют временное значение. И если закон препятствует развитию революции, он отменяется или исправляется» (т. 27, стр. 478).
«Не останавливаться перед необходимостью закона», «формулировать как можно шире» — можно ли за эти положения обвинить В. И. Ленина в распространении, в пропаганде беззакония и произвола?
И, наконец, мне хочется привести коротенький отрывочек из воспоминаний А. М. Горького о Ленине (А. М. Горький. Соч., т. 17, стр. 5–17).
«Мне часто приходилось говорить с Лениным о жестокости революционной тактики и быта.
— Чего вы хотите? — удивленно и гневно спрашивал он. — Возможна ли гуманность в такой небывало свирепой драке? Где тут место мягкосердечию и великодушию? Нас блокирует Европа, мы лишены ожидавшейся помощи европейского пролетариата, на нас, со всех сторон, медведем лезет контрреволюция, а мы — что же? Не должны бороться, сопротивляться? Ну, извините, мы не дураки. Мы знаем: то, чего мы хотим, никто не может сделать, кроме нас. Неужели вы допускаете, что, если бы я был убежден в противном, я сидел бы здесь?
— Какою мерой вы измеряете количество необходимых и лишних ударов в драке? — спросил он меня однажды после горячей беседы. На этот простой вопрос я мог ответить только лирически. Думаю, что иного ответа — нет».
* * *XXII съезд КПСС нашел на этот вопрос иной ответ. В трактовке XXII съезда борьба партии, ее руководящего ядра в лице членов Политбюро в предвоенный период 1937–1938 гг. против прямых и косвенных, сознательных и бессознательных, вольных или невольных противников Коммунистической партии и Советской власти была преподнесена нам как борьба за трон, как сведение личных счетов, как сознательное уничтожение со стороны членов Политбюро, примеру которых последовали более мелкие «сошки», своих политических конкурентов в корыстных карьеристских целях.
В трактовке XXII съезда КПСС, и это — самое главное, борьба партии, ее руководящих кругов с троцкистско-зиновьевско-бухаринским подпольем была представлена нам как борьба за власть между в равной степени правыми группами в коммунистическом движении, ибо на XXII съезде ни слова не было сказано о троцкистско-зиновьевско-бухаринских антисоветских, шпионских и провокаторских организациях, ни слова не было сказано о правомерности процессов этих организаций, ни слова не было сказано о том, что наряду с ошибками и перегибами, имевшими место в борьбе с контрреволюцией, было разоблачено и наказано и немалое количество подлинных шпионов, диверсантов, террористов и предателей.
Я считаю, что, подвергая сомнению правомерность судебных процессов 1937–1938 года, проталкивая в массы взгляд на якобы фальсифицированный характер этих процессов, оправдывая задним числом многих из главных обвиняемых, явно опровергая существовавшую до съезда официально подтвержденную этими процессами версию убийства С. М. Кирова, — XXII съезд и логически и фактически берет под свою защиту и таких людей, как Зиновьев и Каменев, как Бухарин и Рыков, как Пятаков и Радек, и им подобных.
Отрываясь от конкретно-исторической обстановки тех лет, фиксируя наше внимание исключительно на репрессиях, на ошибках и перегибах, имевших место в их применении, но ни словом не обмолвившись о том, что эти ошибки и перегибы имели место в результате несовершенства, недостаточного уровня сознательности наших собственных партийных и государственных кадров, в результате подрывных действий и прямых врагов Советской власти, а трактуя их как сознательное уничтожение ЛУЧШИХ кадров партии и государства, — XXII съезд подвергает уничтожающей критике всю нашу партию в целом, объявляя оставшихся после т. н. периода культа личности Сталина в живых всех сколько-нибудь видных членов партии, армии, государственного и хозяйственного аппарата кадрами худшими, уцелевшими именно потому, что они — худшие.
Я считаю, что то направление, которое было придано XXII съездом КПСС вопросу о т. н. культе личности И. В. Сталина, — явилось направлением, прямо нацеленным на подрыв авторитета партии среди трудящихся нашей страны и всего мира, на дискредитацию политики Коммунистической партии Советского Союза, партии, представленной XXII съездом слепой и покорной исполнительницей воли тирана — ее генерального секретаря; партии, представленной XXII съездом очагом дрязг и «придворной» грызни за власть, за близость «к трону».
Я считаю, что в том виде, который придал вопросу о борьбе против культа личности И. В. Сталина XXII съезд КПСС, эта борьба и логически, и фактически оказалась направленной на ревизию марксистско-ленинских основ построения пролетарской партии, на ее дезорганизацию, на ее подрыв и разрушение.
Одно из лучших доказательств тому, наряду с рядом других теоретических и практических мероприятий Хрущева, — разделение, разобщение партии по производственному принципу.
«Культ личности» и марксистско-ленинское учение о пролетарской партии
На XX и последующих съездах КПСС, на Пленумах ЦК вопрос о т. н. культе личности И. В. Сталина тесно переплелся с вопросом о коллективности руководства, с марксистско-ленинским учением о роли личности и народных масс в истории.
Мне кажется, что если попытаться объединить все эти вопросы в одно целое, то нам следует прийти к выводу о том, что на XX и последующих съездах КПСС под видом борьбы с так называемым культом личности Сталина шла речь о марксистско-ленинском учении о пролетарской партии, об ее организационных основах, о взаимоотношении вождей партии с партией, о проблеме т. н. внутрипартийной демократии.
Итак, выступавшие на XX съезде КПСС руководящие ее деятели говорили:
Хрущев:
«Первостепенное значение имело восстановление и всемерное укрепление ленинского принципа коллективности руководства…
Борясь за всемерное развитие творческой активности коммунистов и всех трудящихся, Центральный Комитет принял меры к широкому разъяснению марксистско-ленинского понимания роли личности в истории. ЦК решительно выступил против чуждого духу марксизма-ленинизма культа личности, который превращает того или иного деятеля в героя-чудотворца и одновременно умаляет роль партии и народных масс, ведет к снижению их творческой активности. Распространение культа личности принижало роль коллективности руководства в партии и приводило иногда к серьезным упущениям в нашей работе» (Стенотчет XX съезда, Госполитиздат, 1956 г., т. 1, стр. 101–102).
