Владимир Рекшан - Ленинградское время, или Исчезающий город
Цоефил пожевал губами и спросил, заглядывая Старцеву в глаза:
– Сколько стоит квадратный дециметр? Я бы купил кусочек на десять долларов.
– Да иди ты! – возмутился Саша. – Возьми даром.
Но даром цоефил отрезать не посмел. Так и лежит Старцев на покрывале, ждет своего звездного часа. Теперь Старцев лежит в другом месте, а куда делось покрывало, сказать сложно.
Культ Виктора Цоя, конечно, в России мощнейший. Поскольку к почитанию лидера группы «Кино» подключилось и поколение, выросшее после его гибели, можно смело утверждать: цоемания в стране будет продолжаться вне всякого сомнения.
У стариканов вроде меня цоемания вызывает лишь усмешку. Но вот вспоминаю собственную юность. 1968 год. В группе «Роллинг Стоунз» умирает белокурый гитарист Брайан Джонс. Один из основателей. Информации мало. Мы много додумываем. Мы – это те любители «Стоунз», которых можно посчитать по пальцам. Первоначально – особая секта, в отличие от многочисленных битломанов. Печаль наша по Брайану элитарна. Мы чувствуем себя особыми. И что делаю я? А вот что…
Тогда я учился играть на фортепьяно, и в итоге у меня получилось: могу себе подыграть ритмическими аккордами. Вот я играю, тренируюсь, печалюсь о Брайане и сочиняю где-то весной 69 года песню. Она называется «Сердце камня». Памяти усопшего англичанина. Стала она в 70-м первым хитом ленинградской группы «Санкт-Петербург». И одним из первых в русскоязычном роке. После я это все записал на студии, есть и концертные версии. Первоначальный смысл ушел на второй план. Никому и не понять теперь, что значат строчки:
И у камня бывает сердце.
И из камня можно выжать слезу.
Лучше камень, впадающий в грезы,
Чем человек с каменным сердцем…
Каждому поколению хочется иметь героя-сверстника…
Вот вам цоевская история уже из нового времени. Как известно, Ленинградский рок-клуб на улице Рубинштейна пал. Дом народного творчества давно закрылся. В памятном доме открыли детский театр «Зазеркалье», а само здоровенное здание с внутренним двором и соседними лестничными пролетами ушло в частные руки. Когда начался процесс продажи, то организованные цоефилы ударили в набат, стали готовить акции протеста. Здесь, мол, Цой начинал, а вы хотите загубить место. По телевизору прошло несколько сюжетов. В одном и я появился, изложил свое видение данной проблемы. На историческом здании надо хотя бы мемориальную доску установить про рок-клуб, иначе фанаты станут на отремонтированных стенах рисовать. Да и двор, мол, стены которого превратились в большую графическую картину, стал представлять определенное художественное значение для города на Неве…
На следующий день после того, как моя говорящая голова появилась в теленовостях, мне вдруг позвонили из комитета по культуре. Сам начальник комитета, член, вообще-то, городского правительства. Эти начальники приходят и уходят – фамилию я его просто забыл. Начальник стал очень вежливо уточнять мое мнение. Я стал это мнение высказывать снова. Начальник попросил, если можно, изложить письменно и прислать по электронному адресу. Я не поленился и написал предложение подробно и аргументированно, отослал его в правительство, фактически выполнив работу кого-то из чиновников… Мне не перезвонили. А через некоторое время началась кампания по обману цоевских фанатов…
Поклонники «Кино» – это множественные народные массы разного возраста. Аутентичные, то есть ставшие таковыми при жизни Виктора, – это уже вполне взрослые мужчины и женщины, электорат. И этих сплоченных избирателей лучше не обижать. Думаю, тогдашний губернатор города Валентина Матвиенко дала строгий наказ аппаратчикам из комитета культуры погасить конфликт в зародыше. Чиновники в панике составляли планы… Главная позиция: сделка с домом № 13 изменена быть не может. Бабло поделено… Ультра-фанаты «Кино» давно уже разрабатывали идею установки Цою памятника. А тут и власти предложение вдруг подхватили. Да, надо, мол, памятник. Есть и место, где-то в районе Ленинского проспекта на окраине. Цой, якобы, часто гулял в соседнем лесу. В этом самом лесу мы выделим место для памятника… Цоеманы повелись, напряжение спало, стены двора экс-рок-клуба закрасили и закрыли на замок. Памятник Цою в лесу не поставили. Да и не надо ставить памятников. Как-то это глупо и смешно. Тогда придется ставить памятников пятьдесят, включая и автору данной книги. И памятники будут, видимо, разной высоты: БГ повыше, Цою совсем большой, кто-то маленький, кому-то только бюст. Самых великих отливать из бронзы. А менее значимых, как пресловутых девушек с веслом, изготавливать из гипса и красить серебрянкой. Тогда и аллею следует выделить…
Моя бы воля – я бы всенародными усилиями собрал музей данного музыкального жанра. А перед ним камень установил с такими словами: «Памятник неизвестному гитаристу. Имя твое неизвестно, подвиг твой бессмертен». Как на памятнике неизвестному солдату в Москве. Десятки тысяч молодых людей прошли юность с гитарами в руках. Музыка эта изменила нас в лучшую сторону. Это надо помнить. Но без фанатизма.
Дом писателей графа Шереметева
Эту главу я решил превратить в реконструкцию литературного быта ленинградской поры накануне прихода в Кремль Михаила Горбачева.
После смерти Брежнева в стране началось оживление. Андроповские соколы вылавливали днем посетителей кинотеатров, пытаясь разоблачить в них тунеядцев и прогульщиков. Говорят, что заявлялись народные дружинники и в общественные бани, где и среди голых советских граждан старались найти бездельников. Обычная российская глупость. Каждый нижестоящий чиновник, стараясь угодить руководителю, добавлял в пожелание руководителя толику своей фантазии. Итог: всякое, возможно, и разумное начинание превращается к началу реализации в утрированный бред.
Зато появился новый сорт водки, более дешевый. Прозвали ее «андроповкой».
В 1983 году я совершил социальный скачок по литературной лестнице. Поскольку у меня появилась пара публикаций в молодежных сборниках и в ресторане Дома писателей я пока еще никому не дал по морде, меня позвали в комиссию по работе с молодыми и сказали:
– Учитывая вашу спортивную комплекцию и литературную репутацию, мы решили предложить вам поучаствовать в выносе гроба…
Только что умер писатель Федор Абрамов. Ожидалось столпотворение на гражданской панихиде. Кроме меня призвали большого Сережу Янсона и еще нескольких мускулистых. Мы должны были присматривать за порядком и нести гроб. Я склонен к авантюрному абсурду, поэтому и согласился. Народу набилось действительно много. Возле гроба выступали разные партийные и беспартийные люди. Сказали речи вологодский писатель Василий Белов и питерский театральный режиссер Лев Додин. Белов закончил свое выступление фразой: «Прощай, Федя», а Додин, ставший у гроба сразу после Белова, начал так: «Нет, я не говорю – прощай!» Писатель и режиссер злобно-ревниво поглядывали друг на друга. Затем гроб следовало вынести на улицу. Я подставил плечо и понес Абрамова. На узкую лестницу, откуда не возьмись, выскочили Василий Белов и Лев Додин, подлезли под гроб и стали мешать. Белов, человек маленького роста, все наступал мне на ноги. Был момент, когда я Абрамова чуть не уронил. Пришлось Белову дать под зад коленкой. Но он этого и не заметил, поскольку бросал ненавидящие взгляды на Додина, а Додин бросал взгляды на Белова.
