Святослав Рыбас - Василий Шульгин: судьба русского националиста
А. И. Коновалов сказал в Думе в середине 1913 года: «Кто бы ни стоял во главе торгово-промышленного ведомства в данный момент, будь то лицо из нашей бюрократии, или из среды общественных деятелей, при настоящем нашем режиме, при настоящем нашем полицейском строе, он будет не в силах проводить в полной мере ту здоровую экономическую политику, которая отвечала бы интересам экономического возрождения нашей страны»[133].
Сейчас речь шла не о конкуренции, а о союзе против коронной власти. В целом картину российского экономического бытия можно было описать одним словом: раскол.
И в этом положении огромная ответственность ложилась на императора, правительство, на политическую элиту. Короче говоря, требовались героические личности.
18 апреля 1914 года консерваторы торжествовали победу: император утвердил новые правила, согласно которым акционерные компании получили право покупать всего лишь до 200 десятин внегородской земли; приобретение бо́льших площадей допускалось после согласования с МВД, Главным управлением землеустройства и земледелия и в некоторых случаях с Военным министерством. Компании, приобретавшие земли для строительства торгово-промышленных предприятий вне черты оседлости, могли иметь евреев в составе правлений в меньшинстве; компаниям, занятым эксплуатацией земли и ее богатств в тех же местностях, иметь евреев в составе правлений не разрешалось; участие евреев в капиталах и доходах компаний не ограничивалось.
В ответ была инспирирована волна протеста: в печати и в письмах различных союзов предпринимателей (сахарозаводчиков, лесоразработчиков, горнопромышленных) в Совет министров выражалось несогласие с данным решением. Указывалось, что новые правила ограничивают поступление в страну «не только еврейского, но и иностранного капитала, агентами которого евреи часто являлись».
16 июля 1914 года, за две недели до начала Первой мировой войны, император был вынужден отменить новые правила. Российский финансово-промышленный капитал победил. «Купец Калашников» одерживал верх над царским «опричником Кирибеевичем».
Эта победа, несмотря на ее кажущуюся локальность, сравнима с Манифестом 17 октября 1905 года, превратившим Россию в конституционную монархию.
Можно сказать, что правительство, что бы оно ни делало в области экономики, всегда получало еще и неожиданный удар. Так, недостаточное развитие промышленности и растущие потребности экономики вынуждали его поддерживать отраслевые синдикаты («Продамет», «Продуголь», «Продвагон» и др.), что оборачивалось удушением не столь крупных производителей и монопольным ростом цен. А это, в свою очередь, заставляло Совет министров принимать ограничительные меры против собственных же партнеров-монополистов. К тому же взаимодействие чиновников и промышленников создавало широкий простор для коррупционных сделок. Например, ревизией сенатора Д. Б. Нейгардта (свояка П. А. Столыпина) была вскрыта коррупция на государственных заказах в транспортном и военном машиностроении за период с 1901 по 1909 год.
Не надо идеализировать и частный бизнес. Так, еще в декабре 1913 года в Министерстве торговли и промышленности прошло межведомственное совещание, на котором было заявлено, что «…недостаток в железе, а равно повышение цен на него, находятся в прямой зависимости от вредной в экономическом отношении деятельности синдиката „Продамет“, объединившего почти все железоделательные заводы империи и ставшего, таким образом, хозяином русского железного рынка». Подобное же обвинение было выдвинуто и против «Продугля»[134]. Однако планируемое обследование этих монополий в связи с войной не было осуществлено.
Но коррупция являлась только отражением экономических процессов. Снятие препятствий на создание частных акционерных банков (1911 год) вызвало бурный рост финансовых учреждений, за короткое время рост их капиталов вырос в несколько раз.
Растущая сила банков, их связи с отечественной политической элитой и заграничными финансистами, как видим, часто ставили коронную власть в тупик.
Итак, шел 1914 год. Война еще не началась, и было еще неизвестно, начнется ли она вообще.
Напомним, мысль из письма Шульгина Маклакову (1925 год) о том, как надо было удерживаться от вступления в войну: «Для этого надо было пожертвовать нашими интересами на Балканах и, может быть, многими другими. Надо было пустить немцев в Азию, предоставив им Багдадскую дорогу и все то, что они хотели…»
Наш герой прекрасно видел расклад европейских сил. Правда, есть все основания считать, что в 1914 году он не был пацифистом. Петр Струве тогда же провозгласил, что нужно вернуть себе «ключи от русского дома», то есть захватить Проливы.
«Уже и теперь Константинополь можно было бы назвать крупнейшим русским портом, потому что в его гавань ежегодно заходило судов, груженных русскими товарами и товарами в Россию, больше, чем в любой другой русский порт. Угрожая России из Константинополя и Киля, Германия имела бы возможность в любой момент уничтожить нашу торговлю и повторить попытку Крымской войны, может быть, более удачно, чем это сделали союзники в 1854 году»[135].
Если Константинополь действительно стал «крупнейшим русским портом», то было логичным его защищать.
В июле 1913 года вспыхнула 2-я Балканская война. На этот раз против Болгарии выстроились ее бывшие союзники и Румыния с Турцией. Каждый из них стремился переделить в свою пользу обширные территории, захваченные Болгарией в предыдущей кампании.
София, которую поддерживали Берлин и Вена, не намеревалась уступать. Болгары первыми напали на сербские и греческие позиции и были быстро разбиты. По условиям заключенного в Бухаресте мира Болгария потеряла почти все свои завоевания.
После 1-й и 2-й Балканских войн резко обострились противоречия между Антантой и центральными державами. Балканы были расколоты. Сербия выступала на стороне Антанты, а Болгария — на стороне Тройственного союза. Германия имела сильное влияние в Греции и Турции.
Создавшуюся ситуацию российская разведка оценивала как тревожную, Европа стояла на пороге потрясений.
Экономическое, а затем и военное проникновение Германии на Балканы и Ближний Восток вызывало тревогу у российских дипломатов, опасавшихся, что Россия окажется запертой на средиземноморском направлении.
«Проливы в руках сильного государства — это значит полное подчинение всего экономического развития юга России этому государству»[136] — так определил в письме Николаю II позицию российского МИДа министр иностранных дел С. Д. Сазонов.
