Александр Сенкевич - Елена Блаватская
Я принесла домой свою ношу и села за чтение. Интерес возрастал с каждой страницей, но как все это казалось знакомым; как мой ум предугадывал выводы, как естественно это было, стройно, тонко и вместе с тем как понятно. Я была ослеплена светом, в котором разрозненные факты казались частями мощного целого, и все мои загадки, сомнения, задачи, казалось, исчезли. <… >
Я написала рецензию и просила мистера Стэда представить меня автору и затем написала ей несколько слов, прося разрешения ее навестить. Я получила самую дружескую записку с приглашением прийти, и в мягкий, весенний вечер Герберт Берроус и я (его стремления тождественны были с моими в этом вопросе) пошли пешком от Notting Hill Station № 17 по Landsdowne Road, спрашивая себя, что мы увидим. После минутной остановки мы быстро прошли через переднюю и первую комнату, чрез раскрывшиеся перед нами двери; фигура в большом кресле перед столом; голос звучный, властный: «Милая миссис Безант, я так давно хочу с вами познакомиться». И моя рука очутилась в ее сильных руках, и я взглянула в первый раз в этой жизни в глаза Е. П. Блаватской. Мое сердце внезапно бросилось ей навстречу (узнала ли я ее?), и затем — стыдно в том сознаться — оно горячо запротестовало, отхлынуло назад, как дикий зверь, почувствовавший властную руку. Я села, после того как была представлена нескольким присутствовавшим здесь лицам, и стала слушать. Она говорила о своих путешествиях, о различных странах, вела свободный блестящий разговор; глаза ее были безучастны, а прелестные пальцы беспрестанно крутили папиросы. Ничего особенного не было сказано, ни слова об оккультизме, ничего таинственного, светская женщина, поддерживающая легкий разговор со своими вечерними посетителями. Мы встали, собираясь уйти, и на минуту завеса поднялась, и два блестящих проницательных глаза встретили мой взгляд, и голос ее дрогнул: «О, милая моя миссис Безант, если бы вы к нам примкнули!» Я почувствовала почти непобедимое желание наклониться и поцеловать ее под влиянием этого просящего голоса, этих глаз, но со вспышкой прежней непреклонной гордости и внутренней усмешкой над своим безумием я вежливо простилась и ушла, сказав несколько банальных и уклончивых слов. «Дитя, — сказала она мне много позднее, — гордость ваша велика; вы горды, как сам Люцифер». Но, право, мне кажется, что после этого вечера я никогда не проявила ее по отношению к ней, хотя гордость моя гневно пробуждалась в защиту Е. П. Б. много раз, пока я не поняла всей мелочности и бесполезности критики и не узнала, что слепые являются предметом жалости, а не презрения.
<…> Я снова отправилась в Landsdowne Road, чтобы расспросить о Теософическом обществе. Е. П. Блаватская с минуту испытующе смотрела на меня: «Читали ли вы отчет обо мне Общества психических исследований?» — «Нет. Я никогда не слыхала о нем». — «Так прочтите его, и если по прочтении его вы вернетесь — тогда…
Ни слова больше она не сказала и стала рассказывать о своих путешествиях.
Я достала экземпляр отчета. Прочла и перечла его. Сразу увидела я, как шатко было основание, на котором возведено было это внушительное здание. Постоянные предположения, на которых основаны были выводы, невероятный характер обвинений и как самый сомнительный факт — мутный источник, из которого шли показания. Все вращалось вокруг правдивости Куломбов, между тем сами они себя клеймили участием в предполагаемых мошенничествах. Могла ли я поставить это в противовес открытой, бесстрашной натуры, луч которой я уловила, гордой, пламенной правдивости, сиявшей в ясных голубых глазах, честных и бесстрашных, как глаза благородного ребенка? Разве автор «Тайной Доктрины» мог быть этим низким обманщиком, пользующимся потайными дверями и двойными стенами? Я громко рассмеялась при мысли о подобной нелепости и отбросила в сторону отчет с искренним презрением честной натуры, умевшей распознавать себе подобных и отворачиваться от низости и подлости лжи. На следующий день я явилась в № 7 Duke Street Adelphi в Теософическое издательское общество, где работала графиня Вахтмейстер, одна из вернейших друзей Е. П. Блаватской, и подписала заявление о своем желании вступить в члены Теософического общества.
Получив свой диплом, я отправилась в Landsdowne Road, где нашла Е. П. Блаватскую одну. Я подошла к ней, поцеловала ее, но не произнесла ни слова. «Вы вступили в Общество?» — «Да». —
«Вы прочли отчет?» — «Да». — «Что ж».
Я стала перед ней на колени, взяла обе ее руки в мои и, глядя прямо в глаза, сказала: «Вот мой ответ: примите ли вы меня в число своих учениц и позволите ли вы объявить вас перед лицом всего мира моим учителем?» Ее строгое лицо смягчилось, глаза подернулись непривычной влагой; затем с более чем царственным величием она положила руку мне на голову. «Вы — благородная женщина. Да благословит вас Учитель».
С того дня, 10 мая 1889 года, до сих пор — два года и три с половиною месяца после того, как она покинула свое тело 8 мая 1891 года, — моя вера в нее осталась незыблемой, мое доверие к ней ни на минуту не поколебалось. Я отдала ей мою веру под властным давлением интуиции; я нашла ее верной себе, живя день за днем в ближайшем с ней общении; и я говорю о ней с благоговением ученика к никогда не изменившему ему учителю, со страстной благодарностью ученика, тому, кто раскрывает дверь и указывает путь. «Безумие! Фанатизм!» — глумится англичанин девятнадцатого века. — «Пускай! Я видела и могу ждать».
Мне говорили, что я стремительно окунулась головой в Теософию и позволила себя увлечь своим энтузиазмом. Обвинение это правильно в том отношении, что решение мое было быстро принято; но оно долгое время подготавливалось и осуществляло собой мечты детства на более высоких планах интеллектуального зрелого возраста. Скажу тут же: осуществилось гораздо больше, чем я ожидала при этом первом решительном шаге, и я приобрела несомненность знания относительно доктрин, которые я почувствовала истинными в ту мгновенную вспышку просветления. Я знаю, личным опытом, что душа существует и что моя душа, а не мое тело составляет мое «я»; что оно по желанию может покинуть тело; что, раз воплотившись, она может увидеть живых святых Учителей, учиться у них и вернуться и запечатлеть в физическом мозгу то, что узнала; что этот процесс перемещения сознания из одного разряда бытия в другой весьма медленен и что в течение его тело и ум постепенно соединяются с более тонкой формой, по существу своему принадлежащей душе, и что мой опыт в этом отношении, еще столь несовершенный, столь отрывочный, если сравнить его с опытом высоко развитых в этом отношении людей, подобен первым попыткам ребенка говорить в сравнении с совершенным красноречием искусного оратора; что сознание не только не зависит от мозга, а что оно более деятельно, будучи освобождено от грубых форм материи, чем когда оно заключено в них; что великие Мудрецы, о которых говорила Е. П. Блаватская, действительно существуют, что они обладают силами и знанием, в сравнении с которыми наша власть над природой и познание ее силы являются лишь детской игрой. Я узнала это и еще многое другое; между тем я лишь ученица первой ступени, нахожусь как бы в детском классе оккультной школы; итак, первый шаг был удачен и моя интуиция оправдалась. <… >
