Артем Драбкин - Я взял Берлин и освободил Европу
Все время ходили какие-то слухи, что американцы соблазняли вступить в их армию, что нас не будут возвращать на родину, но где-то в середине мая пришла колонна «студебеккеров», и нас отвезли в Австрию, в расположение наших войск. Там был организован сборный пункт. Жить было негде, пришлось строить землянки. Я чувствовал себя плохо и обратился к охране. Меня положили в лазарет. Там я написал письмо матери в Москву. Сообщил, что такого-то числа был сбит, обгорел, чтобы она не расстраивалась, лицо заживает нормально. Мать отнесла письмо в Москворецкий военкомат, а то ведь оттуда уже похоронка пришла. Ведь моя группа улетела, не увидев мой раскрывшийся парашют.
Из Австрии нас на поезде отправили в Первую горьковскую стрелковую дивизию – так назывался фильтрационный лагерь где-то на территории Белоруссии. Там я узнал, что 23 февраля мне было присвоено звание Героя Советского Союза. Это сказали ребята, которые были сбиты после меня и тоже проверку проходили. Я особо не афишировал это дело, но во время проверки мы писали все, что знали друг про друга, и это, естественно, всплыло. Поэтому ко мне относились очень хорошо, никаких нажимов не было. Я сам относился к работникам КГБ с большим уважением. Для нас это была героическая профессия. Где-то в августе, когда пришли все ответы на запросы, мне дали шинель с пехотными погонами, какой-то документ и выпустили. Я приехал в полк, а к этому времени весь наш корпус расформировали. Командующий вызвал меня: «Вы летчик опытный, но все же сильно пострадавший. Здоровья у вас нет. Образование среднее. Предлагаем вам поехать домой». Вот так в 1946 году меня демобилизовали. Приехал в Москву, обратился в военкомат. Там еще раз прошел проверку. В этом же году поступил в Московский энергетический институт. Через год меня вызвали в военкомат и вручили Золотую Звезду.
Стратиевский Исай Борисович (Интервью Г. Койфмана)
командир взвода 223-го гвардейского стрелкового полка 78-й гвардейской стрелковой дивизии
Форсирование Одера. Саперы проложили штурмовые мостики, и мой взвод, один из первых в полку, перебежал на немецкую сторону и вступил в бой. Напротив нас, в домах, засели немцы и остервенело отбивались. Потом из-за домов вышла САУ и начала нас обстреливать. В десяти метрах от меня расчет ПТР вел огонь по самоходке, попадал в нее, но пэтээровский патрон не пробивал броню. И тут САУ «плюнула» снарядом, пэтээровцев разнесло в клочья, а мне осколок снаряда врезался в лобную кость и застрял в ней. Ординарец Лешка, рукой ухватившись за край, вырвал осколок из кости.
Мы смогли удержать захваченные позиции до подхода подкреплений, я ушел в санбат и через несколько дней вернулся в батальон. Комбат при общем построении вручил мне Орден Красной Звезды. Мы продвинулись вперед при поддержке танкистов, но немцы выдвинули навстречу отряды истребителей танков с фаустпатронами, и наше наступление застопорилось. Танкисты боялись «фаустников» как черт ладана, и пехоте пришлось первой идти вперед. Залегли в кювете возле шоссе, на другой стороне дороги, также в кювете, немцы, но слева от нас они поставили пулемет, который фланкирующим огнем держал дорогу под прицелом и не давал нам перемахнуть через шоссе и выбить противника. Двое бойцов пытались перебежать через шоссе и были сразу срезаны пулеметной очередью. И тут мне помкомвзвода Ерохин сказал: «Я пойду», но он успел пробежать несколько шагов, и его убило. Я доложил по полевому телефону обстановку в штаб, и на подмогу к нам подошли три танка. Из одного вылез танкист: «Кто старший?» – «Я, лейтенант Стратиевский» – «Лезьте на броню. Если заметишь «фаустника», сразу стучи прикладом по броне, мы остановимся». Мы двинулись по нашей стороне, а вдоль шоссе стояли сооружения из бревен в виде буквы «П», и в одном из них засел «фаустник», которого мы вовремя заметили. На фаустпатроне есть специальный клапан, его сдвигаешь и так устанавливаешь расстояние для стрельбы зарядом на 90–150 метров, но этот немец замешкался, и танкисты из пушки и пулеметов «проверили» все впереди, мы благополучно перемахнули через шоссе, и танки рванули прямо по кювету, в котором засели немцы. За всех в тот миг отомстили, и за Ерохина, и за других павших бойцов…
Мы прорвались к Вроцлаву и внезапной атакой захватили небольшой немецкий город Вайсвассер, который поразил нас своим изобилием. В магазинах висели на вешалках пальто из великолепной кожи, костюмы, лежали тюки ткани. Заходим в местный ресторан, а на столах стоят раскупоренные бутылки вина, на вилках нанизаны куски мяса.
Никто из немцев не ожидал нашего появления здесь, в немецком глубоком тылу.
А вся наша «германская эпопея» окончательно закончилась после взятия города Шпремберг, на подступах к Берлину. Здесь часть нашей 5-й гвардейской армии пошла на штурм немецкой столицы, а другую часть, в том числе и нашу дивизию, развернули на юг, на Дрезден. Мы прошли через полностью разрушенный американскими бомбардировками Дрезден, освободив на окраине города узников из концлагеря, и без остановки продвинулись до Пильзена, где навстречу нам шла колонна американских «джипов» – так мы встретились с союзниками.
Но война для меня закончилась только 19 мая 1945 года. После объявления о капитуляции Германии в Рудных горах в Чехии засели остатки эсэсовских частей и «власовцы», не желавшие сдаваться в плен и пытавшиеся уйти через горы в американскую зону оккупации. И целых десять, уже мирных, дней нам пришлось прочесывать и зачищать эти горы, вступать в перестрелки и снова нести потери. Спустились с гор в город Карлсбад, где в отеле под названием «Пуп» разместился штаб нашего батальона. Моему ротному, старшему лейтенанту Бондарю, за эту операцию по зачистке Рудных гор вскоре вручили орден Александра Невского.
Михаленко Николай Фомич (Интервью А. Драбкина)
командир звена 45-го гвардейского ночного бомбардировочного полка
Перед наступлением на Берлин нам дали коридор прохода над линией фронта шириной всего двести метров. Возвращаясь с задания, мы с Колей не пошли через этот коридор – сто километров до него, потом сто обратно. Ну его к черту! И попали в артподготовку. И знаешь, я не жалею – такая красота! Внизу бьют орудия, сверху «катюши», а мы между ними. Я только потом Кольку ругал: «Вот видишь, сократили путь, а теперь хлопнет какая-нибудь «катюша» по морде». – «Не. Своя! Не должна».
Когда началось наступление, мы поддерживали передовые части. Бомбили укрепленные районы, мосты на Шпрее. Помню, какое-то здание в самом Берлине бомбили. Много пришлось летать на разведку. В одном из последних вылетов я пошел севернее Берлина, на запад. Коля вдруг заметил «Хеншель-126», такой же тихоход, как и мы, который шел на 100 метров выше нас. Я оглянулся: «Коля, шмальни его, что ли». – «Война, считай, закончилась, пусть живет». Не стали стрелять, и он тоже отвалил без выстрелов. Посмеялись, что летел мирный парень, хорошо. Возвращаемся на свой аэродром. Заходим. Обычно старт обозначался одним-двумя фонариками, а тут полный старт, еще и посадочный прожектор нам включили. Думаю: «Точно война окончилась, раз такой старт зажгли». Включил фары. И вдруг смотрю, шары желтые катятся. Коля орет: «В хвосте, зараза!» И пошел отстреливаться – «фокер» зашел в хвост, но промазал. Коля тоже промазал. Сразу отвернул на наши аэродромные батареи. Они начали долбить – не знаю, сбили или нет, а я уже зашел без парада. Сел. Вот такой последний день войны. Надо сказать, что в последние дни ребята уже со мной летать не хотели. Вся дивизия сидит, а если полет на разведку, то обязательно меня пошлют.
