Сергей Волков - Зарождение добровольческой армии
Генералы Корнилов и Деникин в очень резких выражениях сказали полковнику Кусонскому, что генерал Духонин совершенно не понимает обстановку, что он губит и себя, и нас, что мы в Быхове оставаться больше не можем и не советуем задерживаться в Могилеве генералу Духонину.
Полковник Кусонский уехал на паровозе в Могилев, а генерал Корнилов вызвал нашего коменданта, рассказал ему обстановку и сказал, что нам надо на другой же день, 19 ноября (2 декабря), покинуть Быхов.
Затем отдал распоряжение немедленно вызвать из Могилева оставшийся там один эскадрон Текинского полка, проверить, как подкованы лошади, и быть готовым к выступлению к вечеру 19 ноября (2 декабря).
После этого мы совместно стали обсуждать план дальнейших действий.
Генерал Корнилов сказал, что сделать переход верхом почти в 1500 верст в это время года полку будет трудно, что если мы все пойдем с полком, то это обяжет нас быть с ним до конца.
Генерал Корнилов предложил нам четверым (Деникину, мне, Романовскому и Маркову) отправиться в путь самостоятельно, а он с полком пойдет один.
— Теперь я оставить полк не могу, я должен идти с текинцами. Если же в пути выяснится необходимость мне отделиться от полка, то один я это сделать могу, — закончил Корнилов.
На этом мы и порешили.
Около 7 часов утра 19 ноября (2 декабря) к нам опять приехал полковник Кусонский. Он сказал, что прислан генерал–квартирмейстером Дитерихсом, что, по последним сведениям, Ставка будет занята большевиками, вероятно, к вечеру этого же дня, что Дитерихс уезжает из Ставки и рекомендует нам немедленно бежать.
Кусонский предложил на своем паровозе довезти до Гомеля двух из нас.
Мы решили так: Романовскому и Маркову ехать с Кусонским, а Деникину и мне пробираться самостоятельно.
Переговорив с генералом Деникиным, дабы не ехать вместе, мы решили, что он поедет на юг, а я на север, через Могилев.
Чтобы не подводить охрану Георгиевского полка, которая должна была оставаться в Быхове, у нас были заготовленные в Ставке официальные документы, удостоверяющие, что мы освобождаемся из‑под ареста.
Попрощавшись с генералом Корниловым и вручив коменданту документы об освобождении нас из‑под ареста, мы отправились на его квартиру.
Там мы переоделись.
Романовский превратился в прапорщика инженерных войск, Марков надел солдатскую форму. Деникин и я переоделись в штатское. Я сбрил усы и бороду. Соответствующие документы и паспорта были приготовлены заранее.
Пожелав друг другу счастливого пути, мы расстались: Романовский и Марков отправились на вокзал, Деникин остался на квартире коменданта в ожидании вечернего поезда, а я, надев полушубок и темные очки, пошел в город.
На базарной площади я нанял извозчика до женского монастыря, находившегося в 8 верстах от города.
Доехав до монастыря, я расплатился с извозчиком и пошел в церковь, где шла служба.
Помолившись Богу, я вышел из церкви и, убедившись, что извозчик уехал, пошел в деревню, отстоявшую от монастыря в двух верстах. В этой деревне стоял польский пехотный полк.
Придя в деревню и узнав, где помещается командир полка, я прошел к нему и прямо ему сказал, что я генерал, что мне надо спасаться от большевиков, и просил его дать мне перевозочные средства доехать до станции, находящейся между Быховом и Могилевом.
Командир полка отнесся ко мне крайне внимательно, угостил хорошим обедом и дал подводу доехать до станции.
Поезд на север проходил через станцию около 9 часов вечера, и я около часу прождал его прихода. Взял билет до Витебска.
Проезжая Могилев, я видел на станции ударный батальон, который по требованию Крыленко генерал Духонин отправил в Гомель.
В Орше я решил пройти на станцию и выпить воды. Станция была переполнена матросами. На вокзале, стоя около буфета, я из разговоров окружающих солдат и матросов узнал, что в Орше стоит поезд Крыленко и передовой эшелон отряда, направляемого для ликвидации ставки, что поезда пойдут в Могилев сейчас же, как будет получено известие, что ударный батальон, столкновения с которым опасался Крыленко, будет отправлен в Гомель. (Как потом стало известно, Крыленко с передовым эшелоном отряда, назначенного для занятия Могилева, прибыл в Ставку 20 ноября (3 декабря. — А.Л.)
Генерал Духонин был арестован и на автомобиле отвезен на вокзал, где его ввели в вагон Крыленко.
Генералу Духонину было сказано, что его отправят в Петроград.
Но затем матросы, собравшиеся у вагона, потребовали, чтобы он вышел.
Когда генерал Духонин показался на площадке вагона у выходной двери, то какой‑то матрос почти в упор выстрелил ему в лицо, после чего его подняли на штыки.
Озверевшие матросы били штыками и прикладами тело последнего Верховного Главнокомандующего русской армии (после бегства Керенского генерал Духонин вступил в исполнение должности Верховного Главнокомандующего), и долго еще труп генерала Духонина валялся на железнодорожных путях около вагона нового большевистского Главнокомандующего — Крыленко.)
Здесь на вокзале с болью в сердце я увидел безобразную картину: пьяный офицер–прапорщик сидел между двумя пьяными же матросами, из которых один, обняв офицера, запрокидывал его голову, а другой вливал ему в рот из бутылки водку.
В Витебск поезд пришел часа в два ночи.
Вокзал был переполнен.
Пройдя в зал 1–го класса, я увидел там несколько знакомых лиц и из‑за опасения, что меня могут узнать, решил поехать в город и переночевать в какой‑нибудь гостинице.
Поезд на Смоленск и Москву отходил только около двух часов дня.
Извозчик объехал все гостиницы, но нигде не было свободных номеров. Как он мне объяснил, все номера были заняты чинами штаба нового Главнокомандующего, ожидающими, когда будет возможно проехать в Могилев.
Извозчик предложил отвезти меня в известную ему квартиру, где можно переночевать.
Я согласился.
Он подвез меня к трехэтажному дому и позвонил у подъезда.
Вышла какая‑то женщина и, узнав, что я хочу переночевать, спросила: «Вам надо только переночевать?» На мой несколько недоумевающий ответ, что «да, только переночевать», она мне сказала, что это будет стоить двадцать пять рублей.
Меня устроили в гостиной, и я отлично заснул. Проснулся после 11 часов утра.
Помывшись и напившись чаю, я попросил горничную провести меня в уборную.
Когда горничная повела меня во второй этаж, где в коридор выходили двери отдельных комнат и где царствовала почти в 12 часов дня мертвая тишина, я только тогда понял, что я провел ночь в веселом, но теперь сонном учреждении…
К двум часам дня я был на вокзале и, взяв билет 3–го класса до Москвы, вышел на перрон, где и ходил в ожидании поезда.
