Генри Харрер - Семь лет в Тибете
Затем мы увидели главнокомандующего армией, салютовавшего всем своей саблей. По сравнению с шелковыми нарядами знати генеральская униформа цвета хаки выглядела довольно скромно. Однако, поскольку он был волен самостоятельно выбирать себе украшения, его кокарда и эполеты сверкали чистым золотом. На голове военного красовался пробковый шлем от солнца.
И вот наконец появился сияющий на солнце желтый шелковый паланкин Живого Будды. Его несли тридцать шесть носильщиков в зеленых шелковых мантиях и красных, похожих на Тарелки, шапках. Монах держал над паланкином огромный, переливающийся солнцезащитный веер из перьев павлина. Глаз радовался смотреть на это! Нам вспоминались давно забытые сцены из сказок о Ближнем Востоке.
Все вокруг подобострастно опустили головы. Никто не решался поднять взгляд. Наверное, мы с Ауфшнайтером весьма выделялись в толпе, так как стояли лишь слегка склонившись. Нам очень хотелось увидеть далай-ламу. А вот и он! Далай-лама, улыбаясь, слегка кивнул со своего кедрового кресла. Правильные черты лица мальчика излучали обаяние и благородство, однако улыбался он чисто по-детски. Мы догадались: ему тоже было любопытно взглянуть на нас.
Главная часть процессии миновала. Настала очередь гражданских чиновников. Четыре министра кабинета ехали на прекрасных лошадях – по двое с каждой стороны от властителя. За ними уже меньшее число носильщиков несли еще одно красивое кресло, на котором восседал регент, Тагтра Джел-цаб Римпоче, прозванный Каменным Тигром. Семидесятитрехлетний правитель сурово смотрел перед собой, даже не улыбаясь в знак приветствия. Похоже, он не замечал никого вокруг. Строго и жестоко выполнявший свои функции, регент имел много друзей и врагов.
Далее ехали представители трех столпов государства, настоятели монастырей Сера, Дребунг и Гарден. Затем в порядке старшинства следовали группы знати в костюмах, соответствующих их общественному положению. Низшие сословия носили смешные маленькие шапочки, едва прикрывавшие затылок и державшиеся на ленточках, завязанных под подбородком.
Поглощенный зрелищем, я неожиданно вздрогнул, услышав знакомую музыку. Да, звучал именно он – британский гимн! Посередине дороги располагался оркестр телохранителей, и, когда с ним поравнялся королевский паланкин, в честь Бога-Короля грянуло «Боже, храни королеву». Мне приходилось слышать и лучшее исполнение, но сейчас я был просто потрясен. Позже я узнал: дирижер проходил подготовку в индийской армии, заметил, что эта мелодия является важной частью всех церемоний, и запомнил ее. На музыку положили тибетские слова, но я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь их пел. Медные инструменты закончили гимн довольно успешно, взяв лишь нескольких фальшивых нот под влиянием разреженного воздуха, а затем трубы полицейского оркестра заиграли шотландские мотивы.
Процессия скрылась за воротами Летнего дворца. Люди разошлись. Потные в своих овчинных шубах кочевники собрали юрты и отправились восвояси в высокогорья Чангтанга. Как ни один тибетец не захотел бы совершать паломничество в Индию в жаркий период, так и ни один кочевник без крайней нужны не приехал бы в Лхасу в теплую погоду. Столица находилась на высоте 12 000 футов над уровнем моря, и кочевники, жившие на высоте 15 000 футов, здесь слишком перегревались.
Мы направились домой, потрясенные увиденным. Трудно было представить лучшее изображение властной пирамиды Тибета, чем наблюдавшаяся нами процессия. Отметили мы и одну ее особенность: монахи шли впереди остальных.
В основе структуры государства лежала религия. Паломники из самых отдаленных мест Чангтанга, преодолевая огромные трудности, раз в год приходили в Лхасу лицезреть восхитительное действо, символизировавшее их веру, и затем возвращались назад, к трудному и одинокому существованию, лелея в душе воспоминания. Повседневная жизнь тибетцев строилась на вере. Они постоянно нашептывали религиозные тексты, молитвенные колеса вращались безостановочно, молитвенные флаги развевались на крышах домов и вершинах горных перевалов. Дождь, ветер и любые другие явления природы считались выражением воли всеведущих богов, чей гнев отражался в штормах, а благосклонность – в плодородии земли. Жизнь людей регулировалась божественным провидением, которое интерпретировали ламы. Перед тем как что-нибудь предпринять, следовало изучить предзнаменования. Богов надлежало постоянно и настойчиво просить о милости, умиротворять, благодарить. Повсюду горели молитвенные лампы – в знатном доме и юрте кочевника. Вера всех уравнивала. Земное существование в Тибете мало ценилось, а смерть не вызывала страха. Люди верили в возрождение и надеялись в следующей жизни встать на более высокую общественную ступень, заслуженную их праведным поведением в жизни нынешней. Церковь являлась наивысшим судом. Самого простого монаха уважали и величали «кушо», как знатного человека. В каждой семье по крайней мере один сын отдавался в услужение Богу, дабы продемонстрировать верность церкви и обеспечить юноше хорошее начало жизненного пути.
Я не встретил в Тибете пи одного человека, усомнившегося бы в верности учения Будды. Правда, существовало множество сект, но они различались только внешне. Религиозность, излучаемая каждым тибетцем, впечатляла. После некоторого срока пребывания в стране я не мог бездумно убить муху и никогда в присутствии аборигена не позволял себе раздавить досаждавшее мне насекомое. Поведение же местных жителей в таких случаях поистине трогательно. Если во время пикника муравей забирался кому-нибудь на одежду, его осторожно снимали и возвращали на землю. Если муха падала в чай, всеми способами ее старались спасти: она могла оказаться реинкарнацией умершей бабушки. Зимой люди разбивали лед в прудах, не давая рыбам погибнуть от мороза; летом же, если пруд высыхал, их сажали в баки или кастрюли перед тем, как вернуть обратно в водоем. Тем самым спасатели облагораживали свои души. Чем больше жизней человеку удавалось спасти, тем счастливее он себя чувствовал.
Никогда не забуду случай, произошедший с моим другом Вангдулой. Однажды мы направились в единственный китайский ресторан, где увидели гуся, бегавшего по двору. По всей видимости, он готовился отправиться на плиту. Вангдула тут же достал крупную банкноту, купил гуся у хозяина ресторана и приказал слуге забрать птицу. На протяжении нескольких последующих лет я наблюдал за этим гусем, разгуливавшим возле дома Вандгулы.
Типичным примером подобного отношения к живым существам стал указ, изданный для строителей, работавших по всей стране. Это произошло в период, когда молодой далай-лама три года проводил в медитации. В указе говорилось, что во время строительных работ могут пострадать черви и другие насекомые, чего следует тщательным образом избегать. Позже, когда я сам принимал участие в земляных работах, мне приходилось видеть, как кули при рытье земли вынимали из каждой лопаты все живое.
