Дэвид Вейс - «Нагим пришел я...»
Больная Мама ждала его, лежа в кровати. Слезы навернулись у него на глаза, когда он ее обнял; вид у нее был ужасный, кожа да кости, – за последние месяцы совсем постарела. И Папа, который пытался скрыть слезы, тоже очень сдал. Такой беспомощный и усталый.
Но когда Роза привела в спальню маленького Огюста, дедушка и бабушка сразу оживились – в этом малыше заключался весь смысл их жизни.
Следующие несколько дней Огюст бродил по Парижу в поисках работы. Как-то в один из промозглых дней он встретил Фантена, который оставался в Париже во время осады.
Они остановились на улице Бонапарт, у церкви Сен-Сульпис, в которую попал немецкий снаряд, и Фантен, захлебываясь, рассказывал новости о друзьях. Он говорил заинтересованному Огюсту:
– Удивительно, как все перепуталось. Вот, например, Мане, какой был ярый республиканец, а пошел добровольцем в артиллерию национальной гвардии, а Дега – ярый противник республики – записался в пехоту национальной гвардии, и его из-за плохого зрения перевели тоже в артиллерию. Так вот, были у них разные взгляды, а оказались они в одном месте. Или Ренуар, ты знаешь – мухи не обидит, и тот не выдержал, пошел добровольцем, хотел прямо в бой, а его назначили к кирасирам, ходить за лошадьми. А он в этом ничего не смыслит – он их даже не пишет, – и, как я слыхал, ему и выстрелить не пришлось ни разу.
– Ну а остальные?
– Легро перед самой войной перебрался в Лондон, преподает, и Моне туда же подался от военной службы. Сезанн по той же причине вернулся в Экс, так мне вроде говорили, а Далу откупился от военной службы.
– А ты?
– Меня не взяли. Здоровье. Сказали, что слабые легкие. – Огюст подумал, что по виду не скажешь, но промолчал.
А Фантен все не умолкал:
– Осада была просто ужас. Одно время казалось, что немцы совсем разнесут Париж. Я и не надеялся, что кто-нибудь из нас выживет. А ты что думаешь делать, Роден? Ведь не собираешься вернуться к Каррье-Беллезу? Я слыхал, что он вовремя перебрался в нейтральную Бельгию, в самом начале войны.
Огюст пожал плечами. После пребывания в армии руки огрубели и были обморожены, и он сомневался, что когда-нибудь сможет снова лепить. И все же жаждал доказать с помощью искусства, что немцы не сломили его дух.
Фантен спросил:
– Ну, как там, в национальной гвардии?
– Холодно. Очень холодно. До сих пор не согрелся.
5
Спустя неделю Каррье-Беллез предложил Огюсту работу в Брюсселе. Огюст хотел было отказаться, он презирал и эту работу и самого Каррье-Беллеза, но в кармане не было ни сантима, а в Париже все еще не хватало еды, и он был бы лишним ртом в семье, да, кроме того, сколько он ни искал работу, так ничего не мог найти. Выхода не было, и пришлось принять предложение.
Все родные были огорчены, даже Папа, он так радовался возвращению Огюста.
Утром, в день отъезда, Папа вдруг расцеловал его в обе щеки, похвалил его новую бородку и сказал прерывающимся голосом:
– Мой дорогой мальчик, ты ведь ненадолго в Брюссель? Скоро вернешься?
– Да, Папа, – сказал Огюст. – Всего месяца на два, на три.
Роза было заплакала, но, увидев, что Огюст нахмурился, сдержалась.
– Ты будешь нам писать, дорогой? – спросила она.
– Я буду писать вам всем, – ответил он.
– Пиши Розе, этого достаточно, – сказал Папа. – А тетя Тереза будет читать нам письма.
– Не беспокойтесь обо мне, – сказал Огюст, – ничего со мной не случится.
Они стояли у кровати Мамы, и Мама, собравшись с силами, сказала:
– Что ж, будем ждать.
Огюст с беспокойством смотрел на Маму. Его мучило предчувствие, что если он уедет, он уже не увидит ее, такая она была истощенная и слабая. Но поздно менять решение, да и деньги нужны как никогда.
Роза приподняла пятилетнего маленького Огюста и сказала:
– Поцелуй папу, деточка.
Маленький Огюст подчинился, но губы у отца были словно неживые.
Огюст, почувствовав, как ребенок сжался в комок, принялся раскачивать его на руках, мальчик улыбнулся, и все тоже засмеялись, даже Мама. И вдруг большой Огюст и маленький Огюст бросились друг другу в объятия, – это было их первое искреннее объятие за всю жизнь, и Роза прошептала:
– Береги себя, дорогой. Очень тебя прошу. Огюст ответил:
– Хорошо. Я скоро вернусь. Как только удастся что-нибудь скопить.
Папа сказал:
– Все парижане возвращаются в Париж.
– Даже те, что родились в Нормандии? – спросил Огюст.
– Господи! Да хоть в Лотарингии! – воскликнул Папа и бросил лукавый взгляд на Розу. – Эх, будь сейчас жива святая Жанна, ни за что бы не отдали Лотарингию пруссакам. Этим подлецам.
Мама протянула сыну руку и, не скрывая своих чувств, что случалось редко, тихо сказала:
– Не надрывайся слишком, милый, и не отчаивайся. Целая жизнь впереди. Ты знаешь, Родены живут долго.
– И твои родственники тоже, – сказал Огюст. Мама устало улыбнулась и коснулась рукой его лица, там, где выросла бородка.
Огюст прижался губами к ее руке.
– Мы будем считать дни до твоего возвращения, – сказала Роза.
– Да, – сказал Огюст. – А теперь пора. – В дверях он прислонился к холодной каменной стене дома, и его охватил озноб. Внезапно представилась картина из дантовского «Ада»: сколько еще придется им перетерпеть, прежде чем он снова вернется? Он с силой тряхнул головой, стараясь отогнать страхи, повернулся к Розе и со спокойной уверенностью – Роза не слышала такого властного тона с тех пор, как он закончил «Вакханку», – сказал ей:
– Ты очень хорошо заботилась о моих скульптурах во время осады, назначаю тебя хранительницей моей мастерской.
Почувствовав, что самообладание вернулось к нему, и стараясь не замечать ее слез, он прощально помахал рукой и пошел к вокзалу Сен-Лазар, откуда лежал путь в Бельгию. Огюст шагал быстро, чтобы пересилить желание вернуться, и думал, что надо создать скульптурную группу об их прощании. Эта мысль немного отвлекла его. Может быть, ему даже удастся заработать на этом денег и послать домой.
Глава XV
1
Огюст сразу же приступил к работе у Каррье-Беллеза, но денег, чтобы послать домой, не было. Мэтр хитрил и нарочно платил ровно столько, что самому едва хватало. Огюст сделал несколько новых произведений, но Брюссель был столь же равнодушен к его таланту, как и Париж. Заработанных денег еле хватало на прокорм и дешевую комнату. Он жил на улице Понт-Неф, в самом центре Брюсселя, поблизости от мастерской Каррье-Беллеза. Брюссель ему не нравился – убогая уменьшенная копия Парижа. От этого он еще сильней скучал по родному городу, хотя там сейчас было совсем не сладко.
В марте 1871 года во Франции вспыхнула гражданская война, и коммунары – в их рядах объединилось много ремесленников, рабочих, служащих, мастеровых, лавочников – захватили власть в Париже. Разгром Франции в войне с Германией и ужасный голод, который последовал за ним, послужили причиной восстания. Восставшими руководило желание повторить победоносные дни 1793 года. Кровавые уличные бои происходили между коммунарами и Версальской армией, представлявшей силы правых.
