Александр Самойло - Две жизни
Крупный успех Луцкого прорыва не должен был, как мне кажется, закрывать от нас весьма рискованного характера этой операции, которая могла бы окончиться далеко не так успешно, если бы не было обстоятельств, особо нам благоприятствовавших.
Я знал Брусилова как честного человека и опытного генерала. По окончании Пажеского корпуса он служил на Кавказе в 43-м драгунском Тверском полку, был помощником начальника отдела верховой езды офицерской кавалерийской школы (начальником ее состоял Сухомлинов), затем начальником этой школы, начальником 2-й кавалерийской дивизии. С 1909 года он состоял командиром 14-го армейского корпуса, а перед войной — помощником командующего войсками Варшавского военного округа у генерала Скалона. С июля 1914 года командовал 8-й армией.
Мне остается непонятным, как мог Брусилов развивать прорыв австрийского фронта на такую глубину, которая грозила поставить его войска в катастрофическое положение в случае активного противодействия со стороны эрцгерцога Иосифа-Фердинанда или если бы Конрад не снял с фронта 20 дивизий, переброшенных против Италии?
С этой точки зрения оценивая успех Брусилова под Луцком как положительный и даже выдающийся пример искусного командования и отдавая должное самому замыслу операции (одновременное нанесение ряда сильных ударов для обмана противника относительно направления главного удара) и тщательности подготовки ее, я склонен отрицательно оценить легкомысленное, на мой взгляд, углубление прорыва без надежды завершить его разгромом противника. На содействие таких «полководцев», как Эверт и Куропаткин, явно нельзя было и рассчитывать.
К недостаткам операции надо отнести и огромные потери в людях, невольно наталкивающие на вопрос: не слишком ли легкомысленно относился Брусилов к участи людских масс, вверенных ему как полководцу?
Мне кажется также, что при оценке Луцкой операции недооценивается роль начальника штаба. Каждый офицер, знакомый с техникой штабной службы, знает, что замысел операции, основывающийся на всестороннем изучении военной обстановки, и подготовка операции после решения, принятого полководцем, есть прямая функция начальника штаба (в Луцкой операции генерал Клембовский). Проведение самой операции есть обязанность полководца, принявшего на себя полную ответственность за успех операции с момента утверждения доклада начальника штаба о замысле и подготовке операции.
Мне хотелось бы, справедливости ради, установить более правильный взгляд на Луцкую операцию. Нельзя приписывать успех ее, добытый в конечном счете доблестью русского солдата, только личному искусству Брусилова.
И еще одна справка, связанная с Луцкой операцией.
1 апреля 1916 года на совещании у царя Алексеев высказался против предложения Брусилова наступать через месяц на всем нашем фронте, а за ним также отрицательно высказались Эверт и Куропаткин. После начала операции Эверт долго тянул с выступлением на поддержку Брусилова, чем задержал и наступление Куропаткина.
О боевой бездарности Куропаткина я считаю лишним говорить. Это хорошо известно еще по русско-японской войне 1904–1905 годов.
Зимой 1916/17 года на Западный фронт приезжал румынский наследный принц, и я, несмотря на то что заболел инфлюэнцей, был командирован встречать и сопровождать его в войска во время раздачи нашим солдатам крестов. Этим торжеством сопровождалось столь давно желанное вступление Румынии в войну (не принесшее, как сказано, желанных результатов).
Принц вспомнил о своем первом знакомстве со мной, а я простодушно напомнил историю с его собачкой. Принц, засмеявшись, сказал, что у нее (я понял, что у него) не осталось никакого неприятного воспоминания об этом инциденте.
Конец моего пребывания в штабе Западного фронта ознаменовался сменой главнокомандующего: вместо Эверта был назначен Гурко; последнего я почти совершенно не знал.
В моей личной жизни произошли большие перемены: скоропостижно умерла моя жена на даче в Финляндии. Я ездил туда на несколько дней, чтобы похоронить ее и устроить двух своих маленьких девочек. Вскоре, в декабре 1916 года, я получил производство в генералы, несмотря на правило, утвержденное царем, чтобы ни один полковник Генерального штаба не производился в генералы, не прокомандовав года полком. Такое же исключение было сделано и в отношении Скалона, состоявшего в Ставке.
К этому времени у меня созрело уже совершенно определенное убеждение в неизбежности революции.
На революцию я смотрел как на безусловную необходимость общего переустройства в стране и в армии.
Революционные события в Петрограде, падение самодержавия, победа восставшего народа были в моих глазах естественным следствием всего хода событий.
Я не скрывал своих взглядов на давно желанные перемены, поэтому и не удивился, когда приезжавшие в Минск Деникин, Духонин и Марков, бывшие со мной прежде в столь близких отношениях в штабе Киевского военного округа и в Главном управлении Генерального штаба, после Февральской революции еле «удостоили» меня рукопожатием, не проронив со мной ни одного слова. Только жена Духонина, близкая знакомая моей покойной жены по Киеву, когда я навестил ее в вагоне Духонина в его отсутствие, как и прежде, приветливо отнеслась ко мне, но ничем не обмолвилась по поводу политических событий.
Несколько позже приезжал в Минск Керенский в сопровождении Родзянко. Это единственный случай моей встречи с ним. Керенский произвел на меня отрицательное впечатление своим высокомерием, краснобайством и манерой держаться. Цель его приезда осталась для меня неизвестной; судя по секретности, думаю, что дело шло о замышляемом наступлении.
1 марта Объединенный Совет рабочих и солдатских депутатов издал исторический приказ № 1 о подчинении войск Объединенному Совету и своим комитетам, об установлении выборности офицеров и уничтожении их служебных привилегий.
Мой бывший товарищ по Генеральному штабу генерал Носков, тоже приехавший в Минск, сказал мне в виде дружеского предупреждения: «Ну, смотри, то ли еще будет! Заставят тебя большевики собственными руками спарывать со штанов лампасы!» На это я ему ответил: «Не беспокойся! Все равно хуже, чем было, не может быть!»
Временное правительство, не отдавая себе ясного отчета о положении вещей, решило, по требованию «союзников», предпринять летом наступление против немцев, чтобы не дать им перебрасывать свои армии на французский фронт. Наступление, предпринятое тремя армиями Юго-Западного фронта, разумеется, провалилось и стоило огромных потерь — до 60 тысяч человек.
* * *Неоднократная смена главнокомандующих на Западном фронте, перемена всего штабного аппарата, полная неразбериха в событиях войны, создававшая такую же сумятицу в боевых действиях и на Западном фронте, совершенно перепутавшиеся взаимоотношения между командованием и вновь созданными Советами и комитетами, введение в жизнь новых взаимоотношений между офицерами и солдатами — все это на фоне противоречивых распоряжений, слухов, пересудов создавало обстановку, мешавшую работе в штабе.
