Борис Тесляров - От Карповки до Норвежского моря
Слава Нагибин мужественно выдержал напор военных и тяжесть нахождения под днищем надводного корабля, как и разработчики эхоледомера «Север-М», который отработал в эхолотном режиме и сумел даже определить волнение море, которого не было. Теперь над тройкой ледовых станций как дамоклов меч нависла проверка работы в реальных условиях подо льдом.
На этом выходе мы не могли проверить работу тракта связи с повышенной скрытностью излучения, т. к. для этого нам нужна была одна из двух лодок проекта 675, оснащенных аппаратурой «Штиль-1», приход которой в Северодвинск был запланирован только непосредственно на ходовые испытания. Трое суток нашего наладочного выхода подходили к концу, мы всплыли, и, поблагодарив за работу, отпустили наше корабельное обеспечение до ходовых испытаний. Проветрившись, снова ушли под воду и пробыли там еще двое суток в интересах навигационщиков и биусовцев. И только потом пошли в Северодвинск.
На этом выходе на лодке произошло событие, которое имело трагические последствия.
В составе экипажа лодки был один из офицеров, капитан-лейтенант, командир дивизиона живучести, фамилию которого я, увы, уже не помню, а звали его Толя. Он был среднего роста, крепкого телосложения, рыжеволосый и с множеством веснушек. В силу своей должности на лодке он больше всех других членов экипажа присматривал за гражданской братией и каждый из нас неоднократно получал от него замечания — то за несанкционированное передвижение по лодке, то за незакрытую за собой крышку переборочного люка, а больше всего он ругал нас за то, что мы не носили с собой аппарат ИДА. Ругал нас по-флотски сурово, но справедливо. Между собой мы звали его «рыжая бестия». И вот, по пути домой, во втором отсеке неожиданно стало повышаться давление. Все, кто там находились, сразу почувствовали это по возникшему болевому ощущению в ушах. Командир второго отсека мгновенно доложил в центральный и разбудил отдыхавшего от вахты командира дивизиона живучести. Толя спустился на нижнюю палубу второго отсека и начал там оперировать какими-то вентилями, одновременно переговариваясь по громкой связи с центральным. Как известно, всё, что должно делаться особенно быстро, неизменно получается особенно медленно. В центральном нажимали не на те кнопки, Толя что-то кричал, ругаясь, по громкой связи, а давление в отсеке медленно повышалось и уже ощущалась довольно сильная боль в ушах. Затем командир дивизиона живучести, поняв бесполезность переговоров с ЦП, вылез на среднюю палубу и побежал в 3-й отсек. Вероятно, он решил, что, несмотря на перепад давления между вторым и третьим отсеками, ему удастся удержать крышку переборочного люка, которая открывалась в сторону третьего отсека, но он ошибся и крышку вырвало у него из руки, а его самого с силой втянуло в коридор средней палубы третьего отсека, над настилом которой он пролетел метра два-три. Находясь в возбужденном состоянии, он сразу и не почувствовал, что отпружинившая назад крышка переборочного люка задела его по голове. Толя еще успел подняться в центральный и сделать необходимые отключения, прежде чем он сам и все присутствующие заметили, что его лицо покрыто кровью, а на настиле средней палубы осталась кровавая дорожка. Корабельный доктор наложил несколько швов на рану и уложил его в медизолятор с диагнозом сотрясение мозга, а когда мы вернулись с моря Толю переправили в госпиталь. Все было бы хорошо, если бы уже в конце этого года у него не начались сильные головные боли и не началось ухудшаться зрение. Потом он опять надолго оказался в госпитале, а позже, в году 79 или 80, насколько мне стало известно, наш первый командир дивизиона живучести полностью потерял зрение………
Заканчивался наш наладочный выход. Мы возвращались в Северодвинск уверенные, что первые четыре подсистемы пройдут ходовые испытания. Больше того, мы даже думали, что сдадим и пятую, и шестую.
Большой северодвинский сбор
Северодвинское короткое лето было в полном разгаре и в последнее воскресенье июля мы задумали устроить грандиозный пикник, посвященный дню Военно-морского флота, на берегу Белого моря, на ягровском песчаном пляже. Но вокруг этой идеи не получилось сплочение нашего большого коллектива, т. к. мной и Парметом была допущена тактическая ошибка. Раздав в оздоровительных целях в субботу «шило», вечером уже стало ясно, что большинство тех, кто готов был к пикнику, принять в нем участие не смогут, судя по состоянию их здоровья. В итоге образовалось несколько самостоятельных малочисленных групп, которые расположились в прибрежных дюнах. День выдался замечательный, было солнечно, тепло и почти безветренно. В нашей компании была Ира Торхова, Миша Пармет, я, а также приглашенные нами Сережа Русаков (командир лодки), Сережа Малацион (старпом), Боря Башарин, Витя Соколов и ещё несколько человек с «Дубравы». Мы расположились недалеко от воды в неглубоком песчаном котловане, по краю заросшим высокой травой. Ира собиралась обязательно окунуться в Белое море и уговаривала меня сделать то же самое. После некоторого времени с начала мероприятия, когда мы уже хорошо разогрелись, Ира пригласила меня нырнуть в Белое море и я согласился. Каково же было наше удивление, когда, подойдя к воде, мы увидели ещё не растаявшие маленькие тоненькие льдинки. Я отважно зашел в воду почти до щиколотки и понял, что дальше могу идти только под дулом пистолета. А Ира, перебираясь через льдинку, поскользнулась и грохнулась в воду, выполнив таким образом свое намерение окунуться в море, практически в него не войдя. Галопом мы помчались в наше укрытие, чтобы срочно растереться снаружи и внутри. Постепенно наши гости стали расходиться и с нами остался только Сережа Малацион. Но вскоре и мы вынуждены были покинуть берег моря, т. к. налетело несметное количество голодных больших комаров, которые начали нещадно нас кусать. Больше на пляжном берегу Белого моря я никогда не был.
После очередного рабочего совещания с руководителями подсистем я дал телеграмму в институт на имя Председателя комиссии Н. И. Лобанова о готовности комплекса ко второму этапу ходовых испытаний. Но сами испытания начались только в конце августа. До этого было несколько коротких выходов в интересах омнибусовцев, потом экипаж сдавал свои собственные задачи и один раз наша лодка выходила в море на сутки в качестве цели для сдачи очередного «бомбовоза» проекта 667БДР. На всех этих выходах мы присутствовали минимальным составом. Володя Шумейко использовал выходы, чтобы добиться устойчивой работы своего измерителя. Группа гидроакустиков уже довольно уверенно общалась с комплексом и лучшим среди них был командир группы Ноиль Исхаков. Он обладал быстротой реакции, имел великолепно натренированную слуховую память и прекрасное пространственное воображение, имел, если можно так сказать, акустическое чутье. Но все эти отличные профессиональные качества сводил на нет его характер. Неистребимое желание доказать всем своё профессиональное превосходство, постоянная конфронтация с предельно-выдержанным начальником РТС Славой Фроловым и командованием лодки неприятно выделяли его из всего экипажа. Создавалось впечатление, что Ноиль специально ищет поводы для своего списания с лодки или вообще с Флота. Со дня на день мы ждали прихода лодки проекта 675 с нашими институтскими связистами на борту, в задачу которых входило оживление аппаратуры «Штиль-1» и обеспечение в качестве наших корреспондентов на этой лодки испытаний скатовской подсистемы связи. Связисты-штилёвцы дважды помогали нам — в Белом море на ходовых испытаниях и в Норвежском на Государственных. Помню, что оба раза был Р. С. Драгилев (Рома, очень хозяйственный, очень добрый и отзывчивый, всегда готовый помочь) и, как мне сейчас кажется, первый раз был Ю. М. Козлов (Юра, Гл. конструктор станции «Штиль-1», четкий и пунктуальный), а второй — Ю. Я. Голубчик (Юра, зам. Гл. конструктора, немногословный и вдумчивый).
