Николай Кочин - Кулибин
Таким образом, на закате дней у изобретателя отнималась всякая надежда на воплощение и этого замысла.
В это время он писал сыну: «И поныне кашляю необыкновенным кашлем и ежели продолжится во мне таковая безокуражность, то может лишить жизни действительно безвременно, ибо я уже чувствую и кроме запоров отменную в себе нездоровость. Больно мне нестерпимо то, что я значил в Петербурге и чем нахожусь в любезном моем отечестве».
После отказа Аракчеева Кулибин подыскивает другого человека, который взялся бы представить царю проект. Он советуется со знакомыми и соображает, когда же удобнее подать прошение.
Шел 1815 год. Александр уехал в Париж низвергать Наполеона. «Теперь надобно ожидать, чтобы го-сударь-император изволил иметь спокойные мысли и прибыл в Петербург благополучно», — пишет Кулибин.
В Академию он не верит и боится обращаться к президенту ее, Разумовскому. «Он до представления государю отдаст мое дело на рассмотрение Академии, где и прежде у меня чистосердечных приятелей не находилось (курсив наш. — Н. К.), а ныне и более найти их сумневаюсь, и ежели они проект мой опорочат, тогда все будет пропащим».
Через кого подать проект? Если прямо царю — обидится президент Академии. Может быть, подать статс-секретарю Молчанову?
И вот начинается скорбная и унизительная история продвижения проекта.
Пришлось все-таки начинать с Академии, где о проекте забыли на другой же день после его получения. Весною 1816 года Семен Кулибин подает через лакея записку президенту Академии Разумовскому, не последовало ли какое решение по делу отца, и ссылается на «расстроенное состояние 80-летнего старца». Разумовский не отсылает царю проекта и чертежей и сам молчит. Тогда Кулибин умоляет Аршеневского просить графа Разумовского отправить проект князю Голицыну, который мог бы довести его до сведения царя. Так прошло два года. Следы проекта были потеряны. Изобретатель и его сын, снедаемые беспокойством, мечтают только об одном: вытащить проект из бюрократической трясины Академии.
И вот сын Семен вновь пишет графу Разумовскому, напоминая о поданной ему три месяца назад записке Аршеневского, в которой тот просил переслать проект Голицыну:
«Ныне осмеливаюсь еще беспокоить особу вашу всенижайшею моею просьбою о том же, ибо родитель мой, как вам не безызвестно, при преклонных летах своих одержим болезнями, а неизвестность и долгое ожидание разрешения просьбы его расстраивают более и более здоровье его и приводят в отчаянность все многочисленное семейство его. Сделайте милость, ваше сиятельство, по сродному вашему человеколюбию, удостойте меня на сию покорнейшую просьбу благосклонным ответом вашим и простите великодушно сыновней любви и обязанности, кои заставляют меня обеспокоить сим особу вашу».
Но Разумовский прочно забыл о проекте. Он не отсылает его министру и не отвечает ни Аршеневскому, ходатаю за Кулибина, ни самому изобретателю, ни сыну его Семену. Тогда Семен пишет письмо И. И. Гавиньи и молит, чтобы тот напомнил Разумовскому о пересылке проекта министру Голицыну. Страшно читать подобные письма. Изобретатель стоит перед какой-то каменной стеной. Теперь Кулибин даже не может получить проект обратно. Проект потонул в пучине канцелярских дел. И вот сын обращается к самому министру Голицыну с просьбой вытребовать бумаги у графа Разумовского: «Горестное состояние и мучительная неизвестность, в которых родитель мой столь долгое время находится, обязывает меня по долгу моему сыновнему стараться последние дни жизни его успокоить по возможности: а потому я осмеливаюсь прибегнуть к известному всем великодушию вашего сиятельства и всепокорнейше просить принять его под высокое покровительство ваше, помянутые чертежи железного моста истребовать у графа Разумовского».
А восьмидесятилетний старик, больной, по-прежнему охваченный идеей изобретательства, все ждет ответа. Он ждет, а гидравлики, в угоду начальству, строчат объяснения, что быстрое течение Невы не позволит установить быки для моста. Затея Кулибина опять обрекалась на неудачу. Кулибин волновался, утверждал, что это вздор, и все изыскивал случай представить чертежи и проект самому царю.
Впоследствии постройка Николаевского моста через Неву оправдала технические соображения Кулибина.
XIX
МЕЧТА-ТИРАН
так, правящие круги крепостной России погубили один за другим все без исключения грандиозные технические проекты Кулибина, разрешавшие насущнейшие задачи того времени.
Единственная задача, которой изобретатель не смог разрешить всю жизнь, хотя и поставил ее перед собой, была задача неразрешимая — изобрести «вечный двигатель»[77].
Кулибин чрезвычайно остро чувствовал необходимость универсального двигателя для отечественной промышленности. Еще в 90-х годах XVIII века он думал создать плавучие гидросиловые установки небывалого типа. Работал он и над проблемой применения паровой машины в качестве двигателя на судах и при станках. Но не везде она представлялась ему удобной и экономически выгодной. Поэтому, ища выхода из тупика, он идет на отчаянный шаг — решается изобрести «вечный двигатель».
Абсурдность «вечного двигателя» доказывалась не раз задолго до того времени, когда жил Кулибин. Доказывал ее еще Леонардо да Винчи[78], потом знаменитый физик Стевин, потом не менее известный изобретатель Дени Папен и другие. Кулибин знал их мнения, но не верил им. Не надо забывать, что взгляд Кулибина по этому вопросу разделялся в ту пору прославленными и серьезными учеными. Французская Академия наук принимала на рассмотрение проекты «вечного двигателя» вплоть до 1775 года. Только в конце XVIII века все чаще стали раздаваться голоса против увлечения «вечными двигателями».
XVII и XVIII века дали столько новых необычных технических открытий, что многие упорно считали возможным создать и «вечный двигатель». Только в середине XIX столетия, с открытием закона сохранения энергии (впервые сформулирован доктором Майером[79] в 1842 году), стало ясно, что построение «вечного двигателя» — источника энергии, ниоткуда не извлекаемой, невозможно. Поэтому заблуждение Кулибина не было заблуждением «самоучки», как пробовали это представить многие, а заблуждением, весьма распространенным в ту эпоху.
Сам Кулибин признается, что мысль о «вечном двигателе» стала занимать его около 1770 года, когда он узнал из газет о существовании такой проблемы. Тогда же он сразу загорелся желанием изобрести этот двигатель и начал работу. Он продолжал ее до самой смерти и особенно отдался ей в последние годы жизни в Нижнем. Он ревностно следил за известиями в европейских газетах, расспрашивал друзей и ученых, кто и где работает над этим изобретением.
