Анатоль Гидаш - Шандор Петефи
Они так быстро достигли опасного водоворота, что девушка вновь вышла из своей роли. Испуганно, прерывистым голосом она просит, умоляет его:
— Поговорим о чем-нибудь другом!
Петефи замолкает. Только сейчас замечает он испуг и растерянность на лице девушки.
Петефи было тогда двадцать три года. Юлии не исполнилось еще и восемнадцати.
В зале гремит музыка, пред ними мелькают пары. Юлия смотрит на танцующих и принужденно улыбается. Молодой человек, который приглашал ее танцевать, принимает этот взгляд за одобрение, снова подходит, кланяется. Руки Юлии дрожат, словно прося о помощи; потом девушка встает, опускает руку на плечо своего кавалера. Когда она проносится в танце мимо Петефи, то бросает ему взгляд, и в нем легкий упрек: «Видишь, если б ты умел танцевать, сейчас мы вместе кружились бы!» Она по-прежнему смущена, но в глазах ее пробивается восхищение, как она ни старается спрятать его.
«Они прибыли в субботу, в полдень, — пишет Юлия своей подруге о следующей встрече: — Петефи, Эндре Пап и Ришко. И уехали в шесть часов. Мне как-то очень не по себе: Петефи смотрит так страстно! Право, если б я не так хорошо знала себя, то могла бы подумать, что влюбилась… а так я утешаюсь тем, что все это пройдет…»
Они снова встретились, и Петефи уже совершенно открыто и просто признался ей в любви, прочел свои стихи:
Девочка моя, смуглянка,
Ты — источник света,
Ты — одна моя надежда!
Коль надежда эта
Ни при жизни, ни за гробом
Не осуществится —
Значит, вечно, бесконечно
Буду я томиться.
Вот под ивою плакучей
Встал на берегу я,
И найти соседки лучшей
В мире не могу я.
Ветви той плакучей ивы
Свесились в бессилье,
Как моей души поникшей
Сломанные крылья.
Осень. Отлетает птица.
Эх, вот так бы в небо
Из обители печали
Улететь и мне бы!
Но огромен край печали,
Как любовь… Любви же,
Ах. любви моей великой
Я границ не вижу!
Юлия продолжала противиться, как и в первый вечер на балу:
— Я боюсь, что ваши чувства скоро угаснут. Как быстро они прилетели, так быстро и улетят.
Через три недели после первой встречи она записывает в свой дневник: «О, только бы я могла любить его такой любовью, какой он достоин!» Теперь Юлии кажется уже, — что она самоотверженная женщина, которая старается быть достойной своего избранника.
Затем в чувствах Юлии наступает новый поворот. «Я убеждена, — пишет она в своем дневнике, — что еще горько буду сожалеть о каждой минуте этих дней, что я провела с ним».
Нет, было лишь мечтой, а не любовью
Все, что считал я прежде за любовь.
Страдало сердце, исходило кровью,
Но рубцевалось, заживало вновь.
Я мчусь, подхвачен бешеным потоком,
И чувствую, что нет пути назад…
О, как влечет он, до чего глубок он!
Я утону! Звонарь, ударь в набат!
Навеки отреклась в своей гордыне
Ты от любви… Не дрогнул голос твой.
А не боишься мстительной богини
Ты, отвергая зов ее святой?
Иль думаешь, что вовсе нет на свете
Мужчин, достойных девичьей любви,
И промотают вертопрахи эти
Сокровища душевные твои…
По этому стихотворению можно точно понять, что Юлия сказала Петефи: «Я никогда никого не буду любить!» Изречение, правда, не новое, но трудно сказать, играла ли девушка, или ей это на самом деле так казалось. Желала ли она этим еще больше разжечь Петефи, или убедиться в постоянстве его чувства? А может быть, она попросту была еще очень молоденькой и говорила первое попавшееся, что ей взбредало на ум?
А у Петефи одно любовное стихотворение рождалось за другим.
В этом вулкане чувств счет времени был совсем иной, чем у окружавших его людей; у Петефи за несколько часов рождалось столько чувств, что другим людям потребовалось бы несколько месяцев, чтобы справиться с ними.
Иль в костер упал я,
Иль влюблен — не знаю,
Но душой и телом,
Как в огне, пылаю.
Бледный, я краснею, —
Люди, что же это?
Отблеск ли заката,
Пламень ли рассвета?
Правда, я не первой
Воспылал любовью,
Но зато последней,
Поклянусь хоть кровью.
Та любовь как сокол:
Ввысь со мной взовьется
Или хищным клювом
В сердце мне вопьется.
Стихи о самой человечной в мире любви рождались непрестанно, и какой бы ни стала впоследствии Юлия Сендреи — читатель это увидит сам, — вечная благодарность ей за то, что эти прекраснейшие любовные стихи распустились под лучами ее девичьей прелести, ее юности.
Розами моей любви
Устланное ложе,
Снова душу положу
К твоему подножью.
Укачает ли ее
Ветерок пахучий,
Или глубоко пронзит
Длинный шип колючий?
Все равно, душа, усни,
Утопая в розах,
В сновиденья погрузись,
Затеряйся в грезах.
Слово мне во сне найди,
Чтоб оно вместило
Все, что рвется из груди
С небывалой силой.
Стихи, стихи, стихи! Какие же нам выбрать еще из них? Задача нелегкая — ведь все они светят, точно путеводные звезды, все они показывают юношам и девушкам путь к истинной любви.
Песни Петефи! Автор этих строк слышал их еще в детстве. Одну из них пела ему мать, да и он сам, не замечая того, частенько напевает ее и сейчас, в дни, когда уходит лето и начинают моросить тихие сентябрьские дожди:
Нависают облака,
На деревьях — ни листка,
Дождь осенний льет и льет…
Все же соловей поет.
Время к ночи, поздний час…
Девочка, ты спишь сейчас
Или слышишь, как и я,
Грустный голос соловья?
Дождь осенний льет и льет,
Соловей поет, поет.
Если слушать голос тот —
Сердце кровью изойдет.
Если, девочка, не спишь,
Душу ты мою услышь:
Это ведь любовь моя —
Скорбный голос соловья.
И с этими песнями возвращается детство, даже юность матери, возвращается Петефи. Так и кажется, будто он, Петефи, стоит рядом и смотрит в окно. Глядит на осенние тучи, и все новые и новые чувства обуревают его. Он хочет быть во всем единым с любимой женщиной, он даже годами желает с ней сравняться — его тяготят и те пять юношеских лет, на которые он старше Юлии.
