М. Колесникова - Рихард Зорге
Три недели находился Рихард Зорге в Советском Союзе. И почти каждый день встречался с Урицким.
Урицкий поинтересовался, в каких условиях живет жена Зорге Екатерина Александровна Максимова. Узнав, что Катя занимает полуподвальное помещение, пообещал позаботиться о ней.
Свое обещание Урицкий выполнил уже после отъезда Рихарда: новую квартиру Кате дали на Софийской набережной. Правда, долго не могли вручить ордер: завод «Точизмеритель», где работала Екатерина Александровна, встал на трудовую вахту, и она целую неделю не являлась домой, спала прямо в цехе.
Прощай, Москва… Последний раз пришел Зорге на Красную площадь, постоял с обнаженной головой у Мавзолея Ленина. На память пришли строки поэта:
…Я себя под Лениным чищу, чтобы плыть
в революцию дальше…
16 августа 1935 года Зорге покинул Советский Союз. Путь в Японию легкая через фашистскую Германию.
Снова Берлин. Сумрачный, зловещий. Здесь Рихарду пришлось иметь дело с полковниками и генералами – друзьями Отта, а также с однокашниками фон Дирксена – чиновниками министерства иностранных дел. Нацистский пресс-клуб встретил с помпой. Начались попойки, заключение контрактов с газетами и журналами.
Ему удалось завязать отношения с газетой «Франкфуртер цайтунг», и это была крупная удача. «Франкфуртер цайтунг» пользовалась мировой известностью, и Рихард, сделавшись ее корреспондентом, сразу приобретал международный вес: с Зорге должны будут считаться даже в нацистских правительственных кругах, И вот почему: некогда эта газета считалась «гордостью германской демократии»; но те времена прошли, теперь «Франкфуртер цайтунг» прибрал к рукам мощный химический трест «ИГ Фарбениндустри», тот самый, который помог фашистам прийти к власти, оплодотворив их деньгами. Воротилы треста продолжали ставить себя над Гитлером и его камарильей. «Франкфуртер цайтунг» нужна была хозяевам треста для связи с международным капиталом; а чтобы не оттолкнуть иностранцев крайностями геббельсовской пропаганды, на ее страницах весьма часто появлялись международные статьи, так сказать, «объективного» характера. Геббельс вынужден был с этим считаться и даже объявил себя покровителем «Франкфуртер цайтунг». Ну а Рихарда Зорге устраивала возможность высказывать на страницах этой газеты хотя бы малую долю того, что думаешь; ну ля бы ставить международные прогнозы.
Рихард помнил Берлин аккуратным. Теперь он выглядел каким-то запущенным, грязным. Жизнь словно замерла, притаилась, ушла в подполье. Только стук кованых солдатских сапог. Марширующая Германия. Стальные каски, откровенная черная свастика на рукаве Гитлера. Еще жив Гинденбург, и фюрер покровительственно похлопывает его по высохшему плечу. И Зорге знал, что, несмотря на террор, здесь продолжают действовать коммунистическая партия и антифашистские группы.
Здесь Зорге должен был очень искусно и осмотрительно играть роль нацистского борзописца. На этот раз он превзошел самого себя, удостоился особого внимания министра иностранных дел Нейрата.
Как раз в это время намечался перелет из Германии в Токио на первом «юнкерсе», Зорге, как видному журналисту, предложили принять участие в перелете. Рихард не удержался от искушения. Тут были опасность, риск, а кроме того, выигрыш во времени. Он согласился. Сперва лететь собирался специальный посланник германского министерства иностранных дел Шмиден. Но потом, поразмыслив, он решил отправиться в Токио обычным путем: ведь неизвестно, чем закончится перелет. Посланник даже обрадовался тому, что подвернулся этот знаменитый журналист. Пусть летит. Отступление Шмидена останется незамеченным. Он объяснил Рихарду: когда едешь с важной миссией, то уж лучше не рисковать. ‹‹Я кое-что слышал, – отозвался разведчик. – Но, к сожалению, не посвящен в детали. Впрочем, это уже не имеет значения». Шмидену, конечно, благоразумнее было бы оставаться в Берлине – в Японии сейчас адская жара. «Осима – колпак – вот что я вам скажу! – выпалил Шмиден. – Из-за несговорчивости этого колпака я вынужден проделывать все эволюции. Видите ли, он требует, чтобы мы отозвали советников из китайской армии и прекратили поставки. Какая наглость! В самом начале переговоров ставить условия. Но они плохо знают Риббентропа…» – «Я буду в Токио раньше вас и подготовлю почву», – пообещал Зорге безразличным тоном. Шмиден видел в журналисте своего поля ягоду и не стеснялся проявлять благородное негодование. Ведь переговоры носили неофициальный характер, но многие в МИДе о них знали.
Рихард заволновался: в Берлине ведутся секретные переговоры между военным атташе Японии Осимой и Риббентропом! И этому тупице Шмидену поручили уламывать японское правительство!.. Скорее в Токио!.. Оттуда сообщить Центру.
На первом «юнкерсе» Зорге является в Токио. О нем шумят газеты, его встречают цветами. Посланец Геринга… Вскоре Зорге стал кандидатом в члены нацистской партии.
Когда в Японию прибыл специальный посланник Шмиден, они встретились с Рихардом как старые добрые друзья. В присутствии фон Дирксена стали вспоминать берлинские дни, проведенные в компании высоких чинов.
Посол слушал внимательно, а про себя решил, что настала пора привлечь корреспондента к более тесному сотрудничеству в посольстве.
ОРГАНИЗАЦИЯ ЗОРГЕ ЗА РАБОТОЙ
В августе 1933 года Клаузен и Анна приехали из Китая в СССР. После переподготовки в спецшколе они получили отпуск на шесть педель и провели его на черноморском курорте, в Одессе.
Целых шесть недель жили самой беззаботной жизнью: купались, загорали, совершали прогулки по берегу моря. Кругом были свои, друзья… Хотелось каждого обнять, словно родного. У Макса еще с войны была на ноге рана, которая никак не заживала и причиняла ему большие страдания. В Шанхае он лечил рану у очень дорогого врача, но безуспешно. Вода Черного моря оказалась для Макса целебной – он навсегда избавился от своего недуга.
После в целях конспирации их на время отправили под чужой фамилией в Саратовскую область. Они жили в маленьком степном городке Красном Куте, где Макс работал в МТС.
И теперь снова ехать навстречу тревогам и опасностям.
Анна запротестовала: она никуда не хочет уезжать! Ей нравится в степном краю. Спокойствие, тишина. Завелось кое-какое хозяйство: овцы, куры. Чего еще? В годы
неустроенной шанхайской жизни именно так рисовалась ей семейная идиллия. И теперь не верилось, что нужно снова возвращаться в мир, полный опасностей, где все держится на каких-то случайностях, где само существование представляется непрочным, зыбким.
Ее долго преследовали кошмарные сны: пустынные, словно вымершие, улицы Шанхая, Мукдена, Кантона, воронье, а на деревьях висят обезглавленные люди… Она заново переживала ужасы прежней жизни, просыпалась в ознобе, а потом до утра лежала с открытыми глазами. Мирное блеяние овец успокаивало ее, постепенно все становилось на свое место, обретало устойчивость, реальность. Прочь, прочь, тяжелые видения! Пусть прошлое не вернется никогда…
