Л. Филимонова - Святая Анна
Анны-новомученицы
Мученица Анна Зерцалова
Мученица Анна родилась 31 января 1875 года в Москве в семье губернского секретаря Ивана Алексеевича Зерцалова, который в последние годы своей жизни состоял на службе в управлении Смоленской железной дороги. Крещена она была в честь святой Анны пророчицы. Родители ее держались строгих нравственных правил, но Православие воспринимали преимущественно с обрядовой стороны, поэтому начатки религиозного воспитания, которые дали они своей дочери, были непрочными. «Малое чувство веры, которое тлело во мне слабым огоньком, – писала она впоследствии, – быстро стало ослабевать и гаситься тлетворным дыханием пагубного влияния маловерия… Научные идеи, приправленные веянием ложных принципов, плотно разместились в моей голове и стали распоряжаться там полновластными хозяйками, отвлекая меня от всего истинного, духовного, прекрасного».
В шестнадцать лет Анна окончила гимназию, получив аттестат, который давал ей возможность занять место домашней учительницы. «Родители, желая дополнить мое образование, в ущерб своим силам и здоровью предоставили мне уроки музыки: они хотели возрастить меня светской благонравной девицей, но они забыли, что бессмертная душа человека тоже требует пищи и удовлетворения, они забыли, что только Господь – единственная ее радость и утешение, а без Него никакие отрады, никакие увеселения не могут удовлетворить сердечной жажды. Господь – единственное наше счастье. Один только Он может усладить наши мысли и желания; без Него – всюду скука и томление».
Анна Ивановна, будучи уже взрослой девушкой, в течение нескольких лет лишь формально исполняла правила христианской жизни: ходила в храм, молилась, изредка говела, но внутренняя ее жизнь шла в русле чисто мирских занятий – общение со знакомыми, театр, усиленное чтение светских книг. Однако такой образ жизни не удовлетворял ее; душа томилась и ни в чем не могла найти утешения. «Гимназия гласно выдала мне приличный аттестат на звание домашней учительницы, а негласно опутала мою мысль густой паутиной черствости и маловерия. В 18 лет я была уже отжившей старушкой: ни целей, ни стремлений. По окончании гимназии я усиленно занялась светской литературой. Прочитав многое из лучшей романтической беллетристики, я погрузилась в философию, начала углубляться в тяжелые теории Дарвина, Канта, Бокля и других. Я не понимала тогда, что, предаваясь подобному чтению, я больше и больше удалялась от Бога, я не понимала, что все их спутанные антихристианские идеи, имевшие целью якобы расширить кругозор человека, могли быть лишь губительными для меня… Не знаю, что бы дальше было со мной, если бы спасительная десница Божия не указала мне иной путь, иные радости и интересы».
«Бессмертный дух рвался наружу, он тяготился однообразностью и бесцельностью жизни, он требовал пищи и удовлетворения… Наконец нашел и возрадовался: он увидел светлый маяк, который ярко, величественно засветил ему среди бушующих волн грозного житейского моря, он нашел пастыря, который все раскрыл ему: и духовное небо с его непостижимыми красотами, и Всеблагость Творца-Промыслителя, и духовную красоту созданий Божиих, и пользу труда и деятельности», – вспоминала она с благодарностью. Придя по совету подруги в храм, посвященный святым равноапостольным Константину и Елене, она встретила там выдающегося пастыря – отца Валентина Амфитеатрова, и тогда началось возрождение души Анны Ивановны: «Одна из моих подруг по гимназии как-то случайно сказала мне, что в Кремле, в церкви “Нечаянной Радости”, есть очень хороший священник и что многие ходят к нему. Это было сказано вскользь, мимоходом, но, видимо, Самому Господу угодно было спасти погибающую душу; мне вдруг сразу захотелось пойти в указанную церковь – получить благословение батюшки. Вскоре же я отправилась туда. Но первое впечатление было какое-то странное: я увидела обыкновенного священника средних лет, и только. По примеру прочих я по окончании всенощной подошла к нему под благословение и, так как мне в то время предлагали поехать домашней учительницей в другой город, я сразу же обратилась к нему за советом: “Батюшка, благословите меня поехать на место”. “Я Вас в первый раз вижу: что я Вам могу сказать?” – послышались строгие отрывистые слова, которые невольно поразили меня, показав мне, насколько внимателен был пастырь, который среди своих многочисленных богомольцев мог сразу заметить лицо, впервые пришедшее к нему. Чем дальше, тем больше чувствовала я благоговейный страх перед ним. Прежде индифферентная к храму Божиему, я теперь стала стремиться туда: видимо, благодать коснулась моей онемевшей, застывшей души. Ледяной покров скуки и томления быстро стал таять под благотворными лучами благодати; искра Божия вновь вспыхнула, внутренний человек возродился, с глаз точно спала мучительная повязка». Та к началось живое обращение Анны Ивановны к Богу и духовной жизни. Она стала духовной дочерью отца Валентина Амфитеатрова.
Анне Ивановне предстояло уехать в Ярославскую губернию в одно семейство, куда в качестве учительницы рекомендовала ее родственница. Подойдя вновь 13 мая 1891 года после Божественной литургии и молебна к отцу Валентину за благословением на поездку, она услышала от него слова, которые для нее оказались пророческими: «Место, место… посадили цветочек в горшочек, ухаживали за ним, поливали его, и вот появились наконец первые листочки; смотрите, крепко берегите свои молодые листочки; пока еще поправить можно, а после и поправить нельзя будет».
Анна Ивановна попала в семью убежденных безбожников. Для молодой православной христианки жизнь в таком семействе стала исповедничеством. «Сколько деликатных намеков и насмешек приходилось мне выслушивать по поводу моего обособленного религиозного настроения! Сколько тонких ядовитых стрел пущено было в меня с намерением наставить меня в духе излюбленного ими либерализма. Всевозможные антирелигиозные сочинения выбирались главою семьи с целью исправить мою якобы отсталость и извращенность, – и вот по вечерам устраивались долгие изнурительные чтения, на которых просили меня обязательно присутствовать. О, как ужасны были эти чтения!.. Как осужденная на духовную смерть слушательница, я должна была сидеть и выслушивать эти “чтения”, резко и быстро отталкивая от себя налепляющуюся на меня ядовитую сорочку».
Храм был в шести верстах от дома. Приходилось ходить пешком, так как из семьи на службу никто не ездил. «Пост, не соблюдаемый никем, заставлял меня тоже выделяться и быть у всех бельмом на глазу. “Крепко берегите свои молодые листочки” – как громовая труба Страшного Суда постоянно звучало у меня в ушах; и, осмеянная, приниженная, “притча во языцех”, я твердо стояла на своем камне духовного делания и горячо молила Господа простить окружающим людям их заблуждения, просветить помраченные их умы светом Своей Божественной благодати».
