Орландо де Руддер - Альфред Нобель
Альфред Нобель по-прежнему страстно любил лошадей. Раньяр Шольман рассказывает, как на огромной скорости в дилижансе, запряжённом восхитительными племенными жеребцами с заводов графа Орлова, Нобель ездил по шведским деревням. Вот как описывает это местная пресса тех лет: «Его закрытый экипаж с огромной скоростью нёсся по дороге. Был слышен лишь проворный топот его чистокровных лошадей, так как колёса экипажа, оснащенные одним из изобретений Нобеля, каучуковыми шинами, не производили никакого шума. С кучером он общался при помощи телефона, экипаж освещался изнутри и, кроме того, был снабжен фарами, работающими от аккумуляторов. Так, во всём своём блеске. Нобель, Король Динамита, совершал ежевечернюю прогулку. Случись это лет пятнадцать назад, любой, кто увидел бы этот экипаж, беззвучно несущийся в темноте, непременно решил бы, что это сам дьявол выехал на прогулку».
Дьявол? Ну это вряд ли. Однако освещенный экипаж, летящий сквозь сумерки, запряжённый лошадьми, топот которых напоминает стук крови в висках, воскрешает в памяти образы, наполняющие скандинавские мифы, образы Шелли, Ли… и Нобеля. Подобные образы распространены достаточно широко, и Нобель, прекрасно об этом зная и обладая определённой склонностью к позёрству, наверняка предвидел эффект, который должны были произвести его прогулки. А ведь это была не простая прогулка, а нечто вроде воплотившегося в реальность сна: «Всем религиям мира была известна повозка или колесница, которая неслась в безграничном небе с неописуемым грохотом, и вёл эту повозку всемогущий Возница[54]».
Однако экипаж Нобеля не производил шума. А как тут не вспомнить о колеснице Зевса, повелителя молнии и грома? В этом случае повозка символизирует как Эго, то есть психические силы человека, так и космические силы, с которыми пророк вступает в контакт.
Можно обнаружить много других общечеловеческих архетипов, которые Нобель «оживил» в своей прогулке. Так, Нобель был изобретателем динамита, а следовательно, и «повелителем огня»; с другой стороны, в то же время он оказывается и «похитителем огня»: вспомним историю с Со-бреро, а также прикованного Прометея у Шелли. Что касается последнего, то здесь было бы небезынтересно обратиться к тексту. После того, как колесница превращается в корабль, Земля говорит:
«Не человечество, а человек
Сковал стихии мыслью и навек
Могущество связал с любовью неизменной,
Как солнце, чей неодолимый свет
Удерживает буйный бег планет,
Стремящихся уйти в глухую глубь вселенной…
А дух его, со спутниками всех
Его страстей и низменных утех,
Строптивый в кабале и страшный в тирании,
Похож на некий ветрокрылый челн
В борьбе с неистовством житейских волн, —
Но на руле любовь, и молкнет гул стихии…
Отныне он над громом господин,
И звёздные стада ночных глубин,
Сосчитанные им, бледны и обычайны…
А бурю он седлает, как коня,
И Бездна стонет: «Он узнал меня!
Скажите, небеса, у вас остались тайны?»[55]
«Не человечество, а человек»: под этой фразой вполне мог бы подписаться Нобель. Прометей, мифический архетип свободного сознания, — это не герой толпы. Он «взывает к солнечному диску, который видит всё», и всегда остаётся Человеком — в том смысле, в котором это слово употребляет Шелли. В литературе XIX века Прометей был одним из ключевых и самых излюбленных персонажей. Эта любовь вполне понятна, ибо XIX век был веком приручения огня и веком проникновения в тайны человеческой души. Но он был и эпохой сверхмилитаризации, эпохой обезличивания и конформизма. Карл Густав Юнг, мятежный ученик Фрейда, видел в образе Прометея проявление символа бунта личности против коллектива: «Любая попытка человека сделать шаг в сторону собственной автономности, — писал он в «Моей жизни», — должна расцениваться либо как завышенное самомнение, либо как прометеевский бунт, либо как фантазм, либо как невозможное»[56].
Нобель-одиночка, обречённый на своё одиночество ещё с того недолгого периода своей жизни, когда он посещал школу, не жалел сил на борьбу с групповщиной и конформизмом. Эта его особенность была выражена настолько ярко, что Юнг вполне мог бы думать о нём, когда писал: «Лучшей защитой индивида от угрозы потери собственной идентичности является то, что он хочет или должен сохранить в тайне[57]».
Что касается Нобеля, которому нередко приходилось бороться с теми, кто воровал его изобретения, то способом сохранить секрет для него был патент, то есть, в конечном счёте, бумага, которая закрепляла за ним право на изобретение. Все происходило так, как если бы украсть огонь, приручить его, занять место Юпитера было невозможно без того, чтобы не столкнуться с этой бумагой. И недоступный Нобель вёл солнечную колесницу, освещенную изнутри электрическим светом, сквозь фантастическую ночь.
А ещё эти поездки означают желание быть на виду, желание разыграть спектакль. Не только для тех, кто мог его увидеть, но и для себя самого тоже. Такой утончённый знаток литературы, как Нобель, не мог совершать подобные прогулки просто так, без умысла — в основе этих забавных «постановок» лежит тяга Нобеля к символичности и его знакомство с литературной традицией. И при помощи этих прогулок он приоткрывал завесу, скрывавшую глубины его души.
Эти поездки, а также гораздо более медленные пешие прогулки были единственным его развлечением в тот период. Салон Джульетты Адамс и светская жизнь, которую он якобы презирал, находились где-то далеко, вне пределов доступности.
Эти прогулки в опьянении от дующего в лицо ветра вряд ли были полезными для здоровья Нобеля, и потому он жил в Швеции лишь в тёплое время года.
Будучи космополитом, интернационалистом и рьяным, убеждённым защитником мира, испытывал ли Нобель влияние со стороны зарождавшегося в то время в Европе национализма, не всегда, впрочем, доходившего до ненависти к другим нациям? Совершенно неожиданно Нобель проникся этими новыми идеями и неоднократно продемонстрировал свою заботу о безопасности родины: «Если и есть какая-то область индустрии, которая должна освободиться от того ущерба, который наносит ей импорт, — писал он, — то это, конечно же, та, которая обеспечивает безопасность нашей страны. Так как в Швеции существуют заводы, занимающиеся производством боеприпасов, было бы и глупо и жалко, если бы они вдруг перестали работать… Мы принимаем заказы от государства для того, чтобы жить, продолжать существование, но главная наша цель в другом — творить и стараться не идти в ногу с прапрадедами».
