Борис Соколов - Арманд и Крупская: женщины вождя
А уже знакомый нам Николай Валентинов роман Ленина с Инессой охарактеризовал так: «Ленин был глубоко увлечен, скажем, влюблен в Инессу Арманд — его компаньонку по большевистской партии. Влюблен, разумеется, по-своему, т. с., вероятно, поцелуй между разговором о предательстве меньшевиков и резолюцией, клеймящей капиталистических акул и империализм… Наружность Инессы, ее интеллектуальное развитие, характер делали из нее фигуру, бесспорно, более яркую и интересную, чем довольно-таки бесцветная Крупская. Ленин ценил в Инессе пламенность, энергию, очень твердый характер, упорность…
Знала ли Крупская об отношениях между Лениным и Инессой? Не могла не знать, трудно было не заметить. Со слов… Коллонтай… Марсель Боди сообщает, что Крупская хотела «отстраниться», но Ленин не шел, не мог идти на такой разрыв. «Оставайся», — просил он… Ленин не хотел расстаться с прошлым, он любил Крупскую и вместе с тем Инессу — налицо два параллельных чувства. Жизнь оказалась не влезающей ни в так называемые «революционные» декларации Колосова (имеется в виду главный герой понравившегося Ленину одноименного рассказа Тургенева — тот уходит от девушки, которую разлюбил, — и его декларация о необходимости вовремя порвать с прошлой любовью: «О, господа, человек, который расстается с женщиной, некогда любимой, в тот горький и великий миг, когда он невольно сознает, что его сердце не все, не вполне проникнуто ею, этот человек, поверьте мне, лучше и глубже понимает святость любви, чем те малодушные люди, которые от скуки, от слабости продолжают играть на полупорванных струнах своих вялых и чувствительных сердец». — Б. С.), ни в чепуху о «пролетарском браке» и «классовой точке зрения в любви». Нельзя не отметить проявленное потом Крупской, совершенно особое, мужество самозабвения. Под ее редакцией вышел сборник статей, посвященных «Памяти Инессы Арманд», и ее портрет и теплые строки о ней она поместила в своих воспоминаниях. Это требовала память о Ленине. Далеко не всякая женщина могла бы так забыть себя…»
Последний директор Центрального музея Ленина Владимир Мельниченко, движимый заботой доказать, что на адюльтер Ильич был не способен и что между ним и Инессой ничего предосудительного, даже поцелуев, не было, свидетельство Коллонтай подвергает самому серьезному сомнению: «Вряд ли стоит доверять этим сведениям буквально. Не было той осенью рядом с троими ни Коллонтай, ни Боди. То, что он написал через сорок лет после происходивших событий с чужих слов, естественно, должно подвергаться сомнению, тем более, в таком деликатном вопросе. Ильич вряд ли мог сказать жене именно так: «Оставайся». Не ленинский это слог.
Придумано сие, казалось бы, сообразно ситуации. Но на самом деле ситуация-то как раз была иной. Ленину даже в голову не приходило расставаться с женой, поэтому коли Крупская и затеяла разговор на эту тему, то Ленину не с руки было просить ее остаться, скорее всего, муж мог сказать, что расстаться придется с Инессой. По крайней мере, так именно он и поступил, чтобы не ранить жену…»
Ну, насчет того, сказал ли Ленин Крупской: «Оставайся», или выбрал какие-то другие слова, Мы знать, конечно, не можем. Ведь Боди опубликовал свой рассказ о встречах с Коллонтай в 1952 году во французском журнале «Preuves». В обратном же переводе с французского ленинские слова почти наверняка были переданы не так, как они буквально звучали на русском. Кроме того, Коллонтай рассказывала Боди об истории Арманд и Ленина несколько десятилетий спустя после их смерти и вряд ли могла помнить детали. Действительно, ни она, ни Марсель Боди рядом с Лениным ни во Франции, ни в Швейцарии не были, свечи, как говорится, при его встречах с Арманд не держали. А слышала всю историю Александра Михайловна наверняка от самой Инессы. Той же о несостоявшемся разводе рассказала, конечно же, не Крупская, а Ленин. И уже одно то, что он ей рассказал такое, доказывает, что после «расставания» в Польше Инесса и Ильич вновь соединились в Швейцарии уже не просто как товарищи по борьбе и даже не как близкие друзья, а как друзья интимные, иначе сказать — любовники. Боди-то ничего не говорит, где именно и когда Крупская предлагала Ленину уйти, в Париже и Кракове, еще до мировой войны, или в Берне, уже после ее начала. Я-таки уверен, что именно в Берне Надежда Константиновна предложила Владимиру Ильичу освободить место для Инессы. И ни о какой «отставке» для Инессы, понятное дело, на этот раз речи не шло. Просто Ленину не хотелось огорчать Надю, с которой прожил полтора десятка лет. Как женщина она, видно, давно уже не волновала Ильича. Но теплые товарищеские чувства он к Крупской, без сомнения, сохранил. Да и помощником Надежда Константиновна стала почти незаменимым, выполняя функции секретаря и референта. Очевидно, сложившееся положение тогда устраивало всех. Крупская никак не препятствовала встречам Ленина и Инессы. Ильич, в свою очередь, щадя самолюбие жены, не афишировал своей связи с Арманд. А Крупская была достаточно умна, чтобы не устраивать сцен Арманд и не рвать с ней сложившиеся еще в Париже, при других обстоятельствах, дружеские отношения.
Да, права была Надежда Константиновна, когда говорила о Ленине: «Никогда не мог бы он полюбить женщину, с которой бы он расходился во взглядах, которая не была бы товарищем по работе». Так и не стала единомышленницей и товарищем по работе Елизавета К., и ее связь с Виллиамом Фреем угасла. Сама Надежда Константиновна никаких политических разногласий с мужем никогда не имела. Дело Ленина всегда было и ее делом. Положение жены вождя партии до некоторой степени удовлетворяло честолюбею Крупской. Тем более, что и она, и Ленин верили: рано или поздно большевики придут к власти. А быть женой руководителя одного из крупнейших государств мира неизмеримо почетней, чем роль супруги лидера оппозиционной партии, вынужденного ютиться в эмиграции. К тому же Крупская знала: для Ленина она давно уже не любимая женщина, а только ближайший товарищ по работе. И чувствовала: стоит ей только высказать по какому-нибудь важному политическому вопросу точку зрения, отличную от точки зрения мужа, и их союз может очень скоро распасться.
Инесса Арманд, по крайней мере однажды, подвергла испытанию свои отношения с Владимиром Ильичом. И, как и в случае с Лизой, дело касалось выдвинутого Лениным лозунга поражения «своего» правительства в мировой войне. Еще 17 октября 1914 года он писал в Стокгольм А. Г. Шляпникову, выполнявшему роль связного между Заграничным и Русским бюро ЦК РСДРП: «Неверен лозунг «мира» — лозунгом должно быть превращение национальной войны в гражданскую войну… Чтобы борьба шла по точной и ясной линии, нужен обобщающий ее лозунг. Этот лозунг: для нас, русских, с точки зрения интересов трудящихся масс и рабочего класса России, не может подлежать ни малейшему, абсолютно никакому сомнению, что наименьшим злом было бы теперь и тотчас — поражение царизма в данной войне. Ибо царизм во сто раз хуже кайзеризма».
