Юрий Емельянов - Сталин. На вершине власти
На пленуме ЦК, состоявшемся 23—29 июня 1937 года, НКВД потребовал от его участников санкции на арест 11 членов и 14 кандидатов в члены ЦК, в том числе Шеболдаева и Балицкого, обвинявшихся в соучастии в заговоре. Таким образом, аресту должен был подвергнуться каждый шестой член ЦК и каждый четвертый кандидат в члены ЦК из оставшегося состава. К этому времени из 71 члена ЦК скончались двое (Куйбышев, Киров), двое покончили жизнь самоубийством (Гамарник и Орджоникидзе) и шестеро были репрессированы (Енукидзе, Кабаков, Пятаков, Рудзутак, Уханов, Ягода, Якир); из 68 кандидатов в члены ЦК один умер (Товстуха), один покончил жизнь самоубийством (Томский), шестеро были арестованы или расстреляны (Бухарин, Рыков, Тухачевский, Уборевич, Элиава). Новые аресты привели бы к тому, что общее число членов и кандидатов в члены ЦК, подвергшихся репрессиям или покончивших с собой в ожидании арестов, составило бы 40 человек, то есть около 28% от общего количества избранных в 1934 году.
В первый же день работы пленума с докладом выступил Н. И. Ежов, который потребовал продления чрезвычайных полномочий для НКВД. Он утверждал, что такая мера необходима для ликвидации разветвленного заговора военных и партийных руководителей, в противном случае страна может скатиться в пучину гражданской войны. Ежова поддержал Сталин.
Члены и кандидаты в члены ЦК вряд ли еще успели прийти в себя после сенсационного дела Тухачевского и других. Теперь же они должны были вынести решения по новой группе своих коллег, которых они знали как видных партийных деятелей, сторонников сталинского курса. Вероятно, членам ЦК, даже тем, кто был причастен к всевозможным «дворцовым» интригам, трудно было поверить, что их коллеги – антисоветские подпольщики и агенты иностранных разведок. Помимо сомнений в справедливости этих обвинений, у многих участников пленума были опасения, что новые арестованные члены и кандидаты в члены ЦК могут оговорить их.
В ходе прений по докладу Ежова с резкой критикой деятельности Н КВД выступил нарком здравоохранения РСФСР Г.Н. Каминский. Он возражал против продления чрезвычайных полномочий НКВД и против санкционирования новых арестов членов и кандидатов в члены ЦК. «Так мы перестреляем всю партию», – заявил Каминский. Говорят, что Сталин на это заметил: «А вы случайно не друзья с этими врагами?» На что Каминский якобы ответил: «Нет, они вовсе не друзья». «Ну, тогда, значит, и вы одного с ними поля ягода», – бросил Сталин.
Однако несмотря на столь резкие замечания Сталина, Каминского поддержал И.А. Пятницкий (ИосельТаршис), заведующий политико-административным отделом ЦК ВКП(б), являвшийся долгое время секретарем Коминтерна. Выступление Пятницкого было еще более резким. Он потребовал создания специальной комиссии по проверке и ограничению деятельности НКВД. Сталин попытался остановить волну критики. После выступления Пятницкого был объявлен перерыв. По просьбе Сталина с Пятницким побеседовали Молотов, Ворошилов и Каганович. Последний, ссылаясь на Сталина, сказал Пятницкому, что «Сталин верит в него как в человека и большевика и ценит его как непревзойденного организатора», что «если он возьмет свое заявление назад, то в этом случае оно забудется и о нем никогда вспоминать не будут». Однако Пятницкий был непреклонен. На следующем заседании Каминского и Пятницкого поддержали Чудов, Хатаевич, Любченко и другие – всего более 15 человек.
Это небывалое по своему размаху оппозиционное выступление членов сталинского ЦК было организовано заранее, инициатором его был И.А. Пятницкий. В своей книге «Заговор против Сталина» его сын В. И. Пятницкий писал: «Уже тогда никто не поверил в стихийность всего, что произошло на июньском пленуме. Пошли разговоры о «чашке чая» – совещании, на которое якобы перед пленумом Пятницкий созвал многих секретарей обкомов, старых большевиков и своих соратников по Коминтерну. Предполагалось, что именно там и была достигнута предварительная договоренность о единой позиции по отношению к сталинскому террору. Я думаю, что их было не пятнадцать человек, а гораздо больше… Однако многие не решились открыто выступить, открыто продемонстрировать свою позицию, что, впрочем, не уберегло их от расправы уже по другим обвинениям».
Будучи руководителями крупных областных организаций, государственных или партийных ведомств, члены и кандидаты в члены ЦК могли рассчитывать на поддержку. Каждый из них имел свой «участок работы», давно превратившийся в «удельное княжество». Поэтому они могли выступить против Сталина, опираясь на целые республики, области и крупные ведомства. Пятницкий же имел большие связи с работниками Коминтерна и руководителями зарубежных компартий. Против Сталина могло выступить все международное коммунистическое движение. Нет сомнения в том, что успех участников совещания мог бы привести к существенным переменам в политике страны и скорее всего сопровождался бы сменой его руководства. Однако трудно судить о планах заговорщиков, поскольку они не смогли осуществить то, что задумали. Срыву их планов способствовало и то, что они не сумели сохранить их в тайне. По сведениям, которыми располагал В.И. Пятницкий, «одним из участников совещания (так называемой «чашки чая») был секретарь Московского областного Совета Филатов, который тут же обо всем, что там происходило, рассказал Сталину».
Впервые со времени победы над внутрипартийными оппозициями Сталин столкнулся с открытым и широким выступлением против политики правительства со стороны членов и кандидатов в члены ЦК. Ему стало ясно, что, борясь за сохранение своего привилегированного положения, ряд руководителей партии готов презреть интересы страны и совершить государственный переворот. К этому выводу он мог прийти, узнав, что открытому и беспрецедентному выступлению ряда членов ЦК против руководства страны на пленуме ЦК предшествовал их тайный сговор. Участники «чаепития» не попытались высказать ему или кому-либо из членов Политбюро свое недовольство Ежовым, а предпочли выступить на пленуме, явно рассчитывая на поддержку большинства ЦК, а может быть, и каких-то сил за стенами Кремля. Тот факт, что только один Филатов сообщил ему о «чаепитии» у Пятницкого, показал Сталину чрезвычайную слабость его поддержки в ЦК.
Сталин исходил из того, что в мае 1937 года НКВД едва-едва удалось предотвратить государственный переворот. Попытки остановить НКВД, чем бы они ни мотивировались, могли лишь спасти тайные центры антигосударственного заговора, в существовании которых Сталин не сомневался. Получалось, что через пару недель после расстрела Тухачевского и других на основе доказательств, которые Сталин считал неопровержимыми, значительная часть партийного руководства стала тайно сговариваться, с тем чтобы сорвать дальнейшее разоблачение разветвленного заговора. Более того, Пятницкий призывал провести расследование деятельности НКВД. Если на февральско-мартовском пленуме Сталин выражал свое крайнее неудовлетворение тем, что многие члены партийного руководства утратили политическую бдительность и не сумели распознать заговорщиков, работавших рядом с ними, то теперь Сталин мог решить, что неспособность выступить против врагов правительства объяснялась иными причинами. Поскольку Сталин не сомневался в виновности Шеболдаева, Балицкого и других, обвиненных в причастности к заговору военных руководителей, он мог решить, что те, кто пытались остановить деятельность НКВД по ликвидации антигосударственного подполья, являлись пособниками разоблаченных заговорщиков, а может быть, и соучастниками заговора.
