Федор Фомин - Записки старого чекиста
Вячеслав Рудольфович постоянно заботился о подборе и подготовке чекистских кадров, в том числе работников погранохраны. Мне хорошо запомнилась одна беседа с Вячеславом Рудольфовичем. Речь шла о командном составе погранохраны. Наша единственная тогда пограничная школа ни в коей мере не удовлетворяла потребности в командном составе, пригодном к тяжелой службе и специфическим условиям работы.
— Нам нужно будет, — сказал Вячеслав Рудольфович, — готовить командный состав из своих чекистов-пограничников, организовав новые пограничные школы.
И вот, помню, уже на праздновании 5-й годовщины Высшей пограничной школы в 1928 году в Центральном Доме Красной Армии мне довелось после некоторого перерыва вновь встретиться с Вячеславом Рудольфовичем.
— Как приятно смотреть на всех вас, сидящих здесь пограничников, — говорил Вячеслав Рудольфович. — Все вы молодые, здоровые, выглядите чудесно, хорошо одеты…
Радость Менжинского была вполне понятной. Ведь это он возглавил особый отдел ВЧК по охране границ, подписав в ноябре 1920 года приказ о приеме охраны от Наркомвнешторга. С тех пор и до последних дней своей жизни он неустанно заботился об улучшении охраны государственных границ, гордился идейным ростом, ростом военного и чекистского мастерства командного и рядового состава пограничных войск.
Как и Феликс Эдмундович, Менжинский всегда подчеркивал, что сила чекистов в неразрывной связи с народом. Примерно через год после смерти Ф. Э. Дзержинского произошел такой случай. В июне 1927 года двум диверсантам удалось бросить бомбу в общежитие работников ОГПУ и скрыться. Взрыв, к счастью, не принес большого вреда.
В. Р. Менжинский дал распоряжение поставить на ноги все силы ОГПУ и во что бы то ни стало задержать диверсантов. Вячеслав Рудольфович распорядился также дать телеграмму с описанием примет диверсантов во все уголки страны, привлечь к поимке диверсантов самые широкие слои населения. Некоторые работники ОГПУ говорили, что в этом нет смысла: органы безопасности, действуя таким образом, достигнут лишь того, что диверсанты будут более осторожны и т. д. Но В. Р. Менжинский настоял на своем.
И вот стали поступать известия. На дороге Ельшино — Смоленск один неизвестный в ответ на просьбу милиционера предъявить документы выхватил браунинг и ранил милиционера. Работавшие невдалеке крестьяне организовали погоню. К ним присоединились работники О ГПУ и красноармейцы. В десяти километрах от Смоленска неизвестный был настигнут и убит в перестрелке. При нем были найдены кроме нагана и парабеллума топографические карты, английская граната, дневник. Убитый оказался одним из участников диверсии.
Через два дня недалеко от Витебска местные крестьяне и красноармейцы вместе с работниками ОГПУ организовали преследование неизвестной женщины, застрелившей шофера военного автомобиля. В перестрелке неизвестная была убита и оказалась членом той же террористической группы. Так с помощью населения были обезврежены опасные враги.
Вячеслав Рудольфович всю свою жизнь упорно, настойчиво учился. Когда он пришел в органы ВЧК, нам стало известно, что он свободно владеет двенадцатью иностранными языками. Но этого ему еще казалось мало. За годы работы в ВЧК — ОГПУ он, несмотря на огромную занятость, изучил еще четыре восточных языка: китайский, японский, персидский и турецкий. Каждый выходной день, каждый свободный час Вячеслав Рудольфович старался использовать для выполнения намеченных себе учебных заданий. Обычно это были задания из самых различных областей науки. Он был человеком очень разносторонних интересов: следил за литературой по химии, астрономии, физике, математике.
Огромная эрудиция, умение подчинить людей своей воле, колоссальная выдержка и хладнокровие сочетались в нем с большой скромностью и деликатностью. Вячеслав Рудольфович был на редкость внимателен и вежлив в обращении с подчиненными, В самых острых ситуациях он не выходил из себя, не терял спокойствия. Он не был обладателем «командирского голоса», и первое время для тех, кто работал с ним, было очень странно слышать от руководителя ОГПУ приказание, начинавшееся обычным для него обращением: «Покорнейше прошу…» Но чекисты знали, что эта манера обращения в данном случае говорит лишь о большом уважении к людям, о деликатности.
Мне неоднократно самому доводилось убеждаться в этом. В частности, когда Вячеслав Рудольфович отдыхал на даче «Карс».
Зная, что Вячеслав Рудольфович интересуется театром, я как-то под вечер зашел к нему, чтобы узнать, не желает ли он посмотреть спектакль театра оперетты, который только что приехал на гастроли в Кисловодск.
— Вы, я вижу, уже собрались? — спросил Вячеслав Рудольфович, глядя на мой парадный вид. — А что за спектакль идет?
— «Сильва».
— Спасибо за приглашение. Я с удовольствием пошел бы в театр, но неважно себя чувствую… А вам желаю весело провести вечер…
Когда я был уже в дверях, В. Р. Менжинский сказал:
— Я вас попрошу, товарищ Фомин, завтра утром зайти ко мне.
На следующее утро я пришел к Вячеславу Рудольфовичу и выслушал от него замечание, высказанное, как обычно, в очень вежливой форме, по поводу допущенной мною оплошности по службе. Я обещал тотчас же исправить ошибку. Меня необычайно поразила тогда деликатность Вячеслава Рудольфовича, который накануне, зная, что я иду в театр, не захотел испортить мне настроение.
Когда Вячеслав Рудольфович уезжал из Кисловодска, он, прощаясь со мною, пригласил, если буду в Москве, заходить к нему. И все же я, хотя и часто бывал в Москве, считал неудобным беспокоить своим посещением Вячеслава Рудольфовича, отрывать его от работы.
Как-то в начале весны 1926 года я, будучи в Москве, зашел в Управление ОГПУ. Поднимаюсь по лестнице, а навстречу В. Р. Менжинский. Остановил меня, поздоровался и спрашивает, когда я приехал в Моекву.
— Два дня назад.
— А почему же вы не зашли ко мне?
— Считал неудобным, Вячеслав Рудольфович. Что ж я буду вас отвлекать разговорами?
— Напрасно так думаете. Я всегда рад вас видеть у себя. Если сможете, то завтра в 11 часов утра зайдите ко мне.
Я поблагодарил за приглашение.
В назначенное время я пришел к Вячеславу Рудольфовичу. Болезненный вид его обеспокоил меня. Я выразил опасение по поводу его здоровья.
— Да что вы все, точно сговорились. Только о здоровье со мною и говорите, — шутливо и в то же время с каким-то оттенком грусти заметил Вячеслав Рудольфович. — Впрочем, вы правы. Здоровье у меня действительно неважное. Врачи заставляют лежать. Я прошу вас, товарищ Фомин, извинить меня: я буду разговаривать с вами лежа. Пусть вас это не смущает.
