Федор Раззаков - Владимир Высоцкий. По лезвию бритвы
Он стал фаворитом культурного мира Москвы благодаря приватным вечеринкам, и даже должностные лица Коммунистической партии и государства среднего звена осторожно признают, что имеют записи некоторых из его рискованных песен.
Г. Высоцкий, которому около 40 лет, — это третий полуофициальный политический трубадур, который стал хорошо известен в последние годы. До него два писателя, Булат Окуджава и Александр Галич, были наказаны за свои сомнительные песни, г. Окуджава был исключен из Коммунистической партии в прошлом году, а г. Галич был исключен из Союза писателей, потому что он отказался дезавуировать иностранные публикации своих остросатирических произведений о сталинизме и советской политической жизни.
Большинство советских интеллектуалов находят г. Высоцкого сравнительно более умеренным, особенно когда он поет перед большими аудиториями. Тем не менее «Советская культура» указывает на официальное неодобрение некоторых из его песен, отмечая, что их «литературные достоинства не всегда одинаковы», и цитируя главу официального концертного агентства, выражающего недовольство, что его концертные программы никогда не были «одобрены и утверждены»…
Острие атаки на г. Высоцкого было направлено против его очевидно успешной практики организации концертов вне официальных каналов, даже когда ему удавалось использовать официальные залы…»
В 1973 году впервые в качестве Генерального секретаря ЦК КПСС с официальным визитом в США прибыл Леонид Брежнев. В этом же году впервые в своей жизни свободно пересек государственную границу СССР Владимир Высоцкий. С Мариной Влади они направлялись через Польшу и Восточную Германию в Западный Берлин и Париж. Марина Влади описывает это событие так: «Как только граница оказывается за деревьями, мы останавливаемся. Подпрыгивая, как козленок, ты начинаешь кричать изо всех сил от счастья, оттого, что все препятствия позади, от восторга, от ощущения полной свободы. Мы уже по ту сторону границы, которой, думал ты, тебе никогда не пересечь. Мы увидим мир, перед нами столько неоткрытых богатств!! Ты чуть не сходишь с ума от радости…
В Западном Берлине, возле гостиницы, ты выходишь из машины, и тебе непременно хочется посмотреть город — этот первый западный город, где мы остановимся на несколько часов. Мы идем по улице, и мне больно на тебя смотреть. Медленно, широко открыв глаза, ты проходишь мимо этой выставки невиданных богатств — одежды, обуви, машин, пластинок — и шепчешь:
— И все можно купить, стоит лишь войти в магазин…
В конце улицы мы останавливаемся у витрины продуктового магазина: полки ломятся от мяса, сосисок, колбасы, фруктов, консервов. Ты бледнеешь как полотно и вдруг сгибаешься пополам, и тебя начинает рвать. Когда мы наконец возвращаемся в гостиницу, ты чуть не плачешь:
— Как же так? Они ведь проиграли войну, и у них все есть, а мы победили, и у нас нет ничего! Нам нечего купить, в некоторых городах годами нет мяса, всего не хватает везде и всегда!
Эта первая, такая долгожданная встреча с Западом вызывает непредвиденную реакцию. Это не счастье, а гнев, не удивление, а разочарование, не обогащение от открытия новой страны, а осознание того, насколько хуже живут люди в твоей стране, чем здесь, в Европе…»
…укажите мне место, какое искал,
где поют, а не стонут, где пол не покат.
О таких местах не слыхали мы,
долго жить впотьмах привыкали мы.
Испоконно мы — в зле да шепоте,
под иконами в черной копоти…
После Западного Берлина Высоцкий и Влади направляются в Париж. Шок от первой встречи с западным изобилием у Высоцкого, кажется, прошел, он искренне удивлен тем вниманием, какое оказывают ему друзья и знакомые его жены, он счастлив, что фотография его и Влади, сделанная во время посещения ими Каннского кинофестиваля, помещена во многих западных газетах. Закупив кучу различных подарков своим друзьям, оставшимся в Москве, Высоцкий 25 мая вернулся на родину.
Внимание, которое было оказано Высоцкому на Западе, явилось столь кратковременным, что он не успел к нему привыкнуть, а на родине его ожидало совсем иное внимание со стороны официальных властей. Количество запретов вокруг его имени и творчества не уменьшилось. В. Смехов вспоминал: «В 1973 году я должен был в сжатые сроки поставить на телевидении двухсерийный спектакль по Г. Флоберу. Руководство охотно шло на все мои предложения — по сценарию, по характеру съемок, по актерским кандидатурам. В том числе — и по поводу Высоцкого в главной роли. Однако артист был «на особом счету», и список исполнителей пошел «наверх» — за одобрением. Владимир с женой улетели в Пицунду, настало время отпусков. Через неделю мне ответили изумительно странно: участие Высоцкого разрешаем, но только в том случае, если в роли героини выступит Марина Влади…
…Хотел бы я сегодня перечесть мою телеграмму в Пицунду. Как это мне удалось смягчить обиду от столь витиеватого оскорбления «сверху». Помню лишь многословие своего объяснения и дальнейшее спокойствие Володи по поводу репетиций пьесы без него. В главной роли в конце концов снялся Леонид Филатов».
Таким образом, требуя присутствия рядом с Высоцким его жены, чиновники от искусства злорадно намекали: пьяные выходки этой знаменитости пусть сдерживает своим авторитетом его жена. Для Высоцкого, с его гордым и независимым характером, не могло быть большего оскорбления, чем это. Тем временем подоспело окончание разбирательства по поводу февральских концертов Владимира Высоцкого в Новокузнецке: суд обязал Высоцкого выплатить 900 рублей, якобы незаконно заработанных им на «левых» концертах. 24 июня Высоцкий явился в суд и выплатил положенную сумму. Но даже несмотря на эти неприятности, душевное состояние Владимира Высоцкого, кажется, пришло в равновесие. Встретивший его в июне 73-го болгарский поэт Л. Ловчев вспоминал: «Знакомство наше состоялось в июне 1973 года. Я тогда учился в Москве. Однажды моя приятельница болгарка, тоже жившая в Москве, спросила: «Хочешь познакомиться с Высоцким?» — «Ты еще спрашиваешь!» — закричал я. И вот как-то вечером прихожу к ней и застаю моих хороших знакомых: Галину Волчек, Савву Кулиша и еще двух каких-то молодых артистов. Мы с друзьями предались общим воспоминаниям. Однако я чувствовал ужасную досаду, что Высоцкий не пришел. Через некоторое время я собрался уходить. «Правда ли, — вдруг спросил один из молодых людей, — что у вас в Болгарии очень популярен Высоцкий?» Признаться, с самого начала этот молодой человек вызывал у меня досаду, и прежде всего, вероятно, тем, что не притрагивался к спиртному. «Да, Высоцкий популярен у нас. Даже слишком!» — с вызовом ответил я. «В самом деле?» — продолжал спрашивать он. «В самом деле! Популярен, очень популярен!!» После этого я отозвал хозяйку в сторону и сообщил, что уйду «по-английски», не прощаясь. Она ужасно, до слез огорчилась. «Зачем я устроила этот вечер тогда? Чтобы ты важничал и пыжился, как индюк?!» Я ответил, что рад, конечно, был встретиться со своими старыми приятелями, но пришел-то я больше ради Высоцкого». «Да ведь он рядом с тобой сидел!» — «Ну да, — парировал я, — тот, что рядом сидел, ни капли в рот не берет, а Высоцкий, как известно, выпить не дурак». — «Ничего подобного! Он теперь трезвенник!..»
