Самсон - Самсон. О жизни, о себе, о воле.
На крытке, где в основном сидят авторитеты, тоже своя жизнь и свои законы. После того как меня определили в одну из камер и я, пройдя все тюремные экзекуции, начиная от досконального шмона и кончая баней, все же смог попасть в свою хату, за мной пришли. После отбоя дверь в камеру открылась, и постовой негромко сказал:
– Кузнецов, на выход.
Я не спал, зная, что за мной должны были прийти.
– Руки за спину и вперед, – так же тихо проговорил постовой, показывая, куда идти.
Пройдя несколько камер, он остановил меня.
– Тебе сюда, – показал он на дверь; посмотрев по сторонам, быстро открыл ее и кивнул головой на проем.
Камера, куда я попал, была небольшой, всего на шесть человек. Я успел заметить, что на шконках не было матрацев, а значит, каждый из присутствующих здесь попал сюда на время сходки. На меня смотрели несколько пар глаз. Все присутствующие авторитеты были далеко не молоды. По их лицам и взглядам не трудно было догадаться, что каждый из них провел как минимум половину своей жизни в заточении. Колючие взгляды работали, словно рентген, изучая меня с ног до головы. Я уже давно был готов к этим разборкам и поэтому контролировал не только каждое свое слово, но и каждый жест. Я знал, что сейчас будет решаться моя судьба, и это решение может зависеть от случайно брошенного взгляда, когда сидящие передо мною люди могут засомневаться в моей правоте.
– Я Горец, а это мои братья, – обвел рукой присутствующих за столом воров один из них. – Вот, Самсон, собрались мы здесь, чтобы разложить все по понятиям и выяснить, кто ты: порядочный арестант или дешевый фраер, способный в любую минуту воткнуть заточку в каждого, кто тебе не нравится?
– Я весь перед вами. Задавайте вопросы – отвечу за любой свой поступок и за каждое свое слово. Я всегда жил по воровским понятиям, которые гласят, что жизни лишать можно только в исключительных случаях. А у нас с Давидом ничего подобного не было.
– Но ведь в свое время он тоже хотел стать положенцем? – раздался голос другого вора.
– В тюремной жизни от нашего желания мало что зависит. Меня выбрала братва, и если бы она предпочла его, то, поверьте, для меня ничего не изменилось бы. Как известно, можно быть достойным смотрящим и уважаемым авторитетом без всяких званий, когда к твоему слову прислушиваются больше, чем к слову недостойного смотрящего, – спокойно ответил я.
– Что верно, то верно… И все-таки, как ты считаешь, кто, если не ты, завалил Давида? – спросил Горец, начавший разговор.
– Это не считалка, чтобы ее считать. Будут основания, тогда можно и назвать имя гада, а так… – Я развел руками, показывая, что вопрос не по адресу.
– Понятно, – протянул Горец. – Только, Самсон, такая вот незадача получается… – он потер лоб рукой, на которой виднелись воровские наколки. Было видно, что следующие произнесенные слова дадутся ему непросто. – Не убедил ты нас, Самсон. Никаких аргументов в твою пользу мы не услышали. Мы тебя, конечно, где-то понимаем, но и ты нас пойми. Если мы безо всяких оснований скажем, что это не ты завалил Давида, у многих возникнут сомнения. Пойдут кривотолки разные…
Я слушал старого вора, а в моей голове крутилась только одна мысль: «Какой приговор мне вынесут? Убьют? Смерть за смерть?»
Как в тумане, я видел, как вор поднялся со своего места, и в его руке сверкнула финка. Я стоял как вкопанный, наблюдая, как он приближается ко мне. Неужели это конец? Но это же несправедливо! Я же действительно не убивал своего кореша Давида! Вот сверкающая сталь остроконечной пики уже совсем близко. Осталось только сделать короткий взмах, и она войдет мне точно в сердце. Потом меня, скорее всего, запихнут в какой-нибудь мешок и закопают за тюремной оградой. Так всегда делалось с теми, кого приговаривали воры в законе. Закричать? Позвать на помощь? Нет! Умри как порядочный арестант, и пусть потом все узнают правду!
Как во сне, я услышал какой-то звук, и в это время Горец повернул голову в сторону двери. Краем глаза я видел, как в проеме появился постовой и что-то отдал вору. Тот вернулся за стол. Моя смерть была отсрочена на какие-то минуты. И вдруг я увидел, как суровые лица воров смягчились, а один из них, подойдя ко мне, положил руку на плечо, подталкивая к столу. На ватных ногах я проследовал вместе с ним.
– Вот, Самсон, читай! – Горец протянул мне маляву.
Я пробежал глазами по строкам и не поверил. Там писалось, что мой кореш по первой ходке Семен оказался сукой и что это он завалил Давида по указке Глыбы. Еще не до конца понимая, что прочитанная малява стала моим спасением от неминуемой смерти, я поднял глаза и посмотрел на воров. Неожиданно мое тело охватила мелкая дрожь, которую я не смог сдержать, как ни пытался. Увидев мое смущение, один из воров вытащил из-под стола бутылку водки и пустой стакан. Налив его до краев, протянул его мне:
– Пей! Не тушуйся. Такое с каждым может быть.
Одним махом я опрокинул водку в себя. Через секунду почувствовал, как стали отпускать нервные оковы, в голове появился туман.
– Сейчас иди отдыхай, а завтра мы снова встретимся, надо кое о чем перетереть, – уже как-то по-отечески сказал Горец и сам, подойдя к двери, костяшками пальцев вызвал постового.
В мгновение ока в проеме появилось испуганное лицо пупкаря. Он, видимо, еще не знал, увидит меня живым или нет. Наши глаза встретились, и он сделал глубокий выдох.
– Отведи его в хату, а завтра переведешь ко мне в камеру, – приказным тоном сказал вор.
– Все сделаем, Горец, – ответил постовой, и я покинул сходняк.
На следующий день меня перевели в камеру к Горцу, и следующие три года я провел бок о бок с этим человеком…
«Каждый из воров, безусловно, заслуживает отдельного рассказа о себе, но я, сын, хочу рассказать тебе именно о Горце. Я уверен, что мой рассказ поможет тебе в будущем по-иному взглянуть на людей кавказской национальности, и именно дагестанцев…»
Магомед Батуев, как звали вора с погонялом Горец, был родом из Дагестана. Он являлся старым вором и имел немалый вес. Редко кто из дагестанцев становился вором в законе. Дело в том, что «даги», как и «чехи», всегда придерживались патриархальных обычаев и не признавали ни уголовных традиций, ни титулов. Они всегда держались обособленно не только на воле, но и на зоне, составляя как бы отдельную касту, с которой приходилось считаться даже блатным. И воровскую политику у них проводили не люди с богатым уголовным прошлым, а исключительно выдвиженцы родов – их назвали старейшинами. Распоряжения вождей клана не подлежали обсуждению. Их выполняли так же беспрекословно, как приказы смотрящего на зоне. Их всех связывали невидимые нити, и как только одному из них угрожала какая-нибудь опасность, удержать остальных не могли ни заборы локалок, ни колючая проволока вокруг заборов.
