Арсений Головко - Вместе с флотом
Нет, не может это исключение заслонить в трагедии «Сокрушительного» героическую историю корабля и его людей. Владимиров и Лекарев — вот имена, которые останутся в истории флота[39]. И не случайно, не только потому, что оба они в самый решающий момент показали себя настоящими советскими морскими офицерами. Тот же старший лейтенант Лекарев еще в сентябре, когда «Сокрушительный» находился в охранении очередного конвоя, проявил самоотверженность, спасшую корабль от аварии. Конвой тогда попал в шторм. Ударами волн на «Сокрушительном» сорвало тележки с глубинными бомбами. Пробраться к месту происшествия было невозможно без риска для жизни. Минер Лекарев добрался. Волны несколько раз сбивали его с ног, и все-таки он сумел разоружить бомбы и закрепить тележки, тем самым он предотвратил возможный взрыв, последствиями которого могла быть серьезная авария корабля. Зная эти подробности биографии коммуниста Лекарева, не сомневаешься, что он выполнил свой долг до конца, так же, как выполнили свой долг все, кто остались на борту эсминца.
С болью в сердце подписываю приказ по флоту: поиски «Сокрушительного» прекратить, корабль считать погибшим.
Глава одиннадцатая. НЕ ЩАДЯ ЖИЗНИ (1942, ДЕКАБРЬ — 1943, СЕНТЯБРЬ)
История с Курилехом — единственный случай на Северном флоте, когда человек, избрав путь морского офицера, став командиром корабля, вдруг оказался неспособным не только выполнять свои обязанности, но хотя бы понять свою ответственность. Понять, что наряду с широкими (а на боевом корабле в море, да еще в условиях военного времени, по существу, безграничными) полномочиями командира на нем лежит ответственность примера. Личного примера для подчиненных. Тем более в критические минуты, которые могут быть для командира последними в его жизни. И что на это командир идет заранее, сознательно — в силу гражданского долга, по своим обязанностям командира, по соответствующей, нерушимой статье устава, наконец, по морским традициям. И что смотреть в лицо смертельной опасности командир должен со всем самообладанием и достоинством настоящего волевого человека.
Поступок Курилеха больше чем личная трусость; это преступление командира, презревшего свой долг — священный долг: думать не о себе, а прежде всего о корабле и людях.
Немало горьких размышлений вызвала у меня, да и не только у меня, история с Курилехом. Как говорится, ведь не бывало таких у нас в роду. То есть не было на Северном флоте ничего подобного с первой минуты войны. Анекдотический случай с бывшим командиром одной из «малюток» Лысенко, допустившим ошибки в счислении, вылезшим в подводном положении на камни и полагавшим в панике, будто противник вытягивает лодку магнитами на поверхность, не может идти в сравнение с поступком Курилеха. Тот случай, в результате которого мы убедились, что Лысенко вообще стал подводником по недоразумению, произошел 20 июля 1941 года, в дни, когда у подводников, как и у моряков надводных кораблей, еще не было боевого опыта, когда опасность и враг мерещились на каждом шагу. С тех пор и до трагедии «Сокрушительного» не знаю ни одного факта растерянности или трусости командира корабля — надводного или подводного. Наоборот, был противоположный факт, известный всем североморцам, когда подорвалась на мине, причем у самого вражеского берега, в районе Нордкапа, видяевская «щука» — подводная лодка «Щ-421», которой командовал капитан 3 ранга Федор Алексеевич Видяев.
Положение «щуки» после аварии оказалось не менее катастрофическим, чем положение разломанного надвое эскадренного миноносца; однако Видяеву не пришло в голову покинуть лодку, пока на борту ее оставались другие люди. Он не пожелал сойти с обреченного корабля хотя бы предпоследним и уступить свое право тому же командиру дивизиона Колышкину, который был обеспечивающим в первом под командованием Видяева походе. Нет, капитан 3 ранга Видяев показал себя настоящим советским командиром: он покинул «Щ-421» позже всех, вместе с Колышкиным, но после него.
Командир подводной лодки «Щ-21» А. Ф. Видяев докладывает командующему флотом о подробностях боевого похода
В дневнике у меня история с видяевской «щукой» записана на основании докладов трех командиров: самого Видяева, затем И. А. Колышкина и В. Н. Котельникова, который вовремя подоспел на помощь товарищам.
...«Щ-421» подорвалась на мине в момент всплытия. Перед тем она удачно атаковала конвой противника и потопила вражеский транспорт. Умело уклоняясь от преследования, Видяев взял направление в открытое море, чтобы там перезарядить торпедные аппараты и зарядить аккумуляторную батарею. Лодка шла на глубине шестидесяти метров и уже начала всплытие, когда под кормой раздался взрыв. Забортная вода стала быстро заполнять седьмой отсек сквозь трещины в прочном корпусе и через кормовые торпедные аппараты.
В этот критический момент полное самообладание проявили командир и инженер-механик: они продули все цистерны и тем дали возможность лодке мгновенно всплыть. Весьма кстати пришелся снежный заряд, в котором очутилась всплывшая лодка: это на какое-то время избавляло ее от преследования и скрывало от огня противника.
Осмотр определил катастрофическое положение «Щ-421». Взрывом изуродовало корму, оторвало винты, деформировало и разорвало кормовую переборку. Хотя поступление забортной воды в седьмом отсеке удалось прекратить усилиями личного состава, но лодка оказалась без хода. Выбыла из строя и рация, поврежденная взрывом. Все-таки радист, старшина Рыбин, сумел передать единственную короткую радиограмму о происшедшем, составленную по всем правилам: «Подорвался на мине, хода не имею».
Район, где находилась лодка, был известен. Поэтому, получив радиограмму, я тут же распорядился приготовить к выходу в море на помощь «щуке» два эскадренных миноносца и направить к ней с позиций другие лодки. В первую очередь «К-22» под командованием капитана 2 ранга Котельникова, которая находилась ближе всех к месту аварии. Такое же приказание было передано еще двум «катюшам», а в адрес Видяева и Колышкина послан ответ: «К вам вышел Котельников».
Пока последний разыскивал «Щ-421», прошло немало времени: около суток. За это время лодка, конечно, переместилась. По инициативе комдива Колышкина были подняты оба перископа, заменившие в данном случае мачты, а в качестве парусов использованы чехлы с дизелей. Ветер и течение (был отлив) сперва помогли маневру. Лодка стала уходить в море под этими импровизированными парусами, причем со скоростью 3,5–4 узла, как определил штурман. Таким ходом она шла три часа, и все уже радовались, уверенные, что уйдут за пределы видимости с берега. Увы, через три часа изменился ветер, прекратился отлив, и «Щ-421» опять поволокло к норвежскому берегу, занятому противником.
