Деймон Хилл - Мир Формулы-1 изнутри
Никто? — Два человека бросаются вперёд, бельгийские офицеры. Они перелезают через отделяющий забор. Навстречу им бьет пламя... оно опаляет одежду, руки, брови, волосы. Неважно. Речь идет о человеческой жизни. Оба офицера хватают Дика, вытаскивают его из машины, катают по влажной земле и сбивают пламя с горящего комбинезона.
Взвывает сирена. Примчалась машина скорой помощи. Сюда бежит человек с маленьким чемоданчиком в руке: доктор Глэзер, гоночный врач Mercedes и Auto-Union.
Доктор Глэзер видел много крови, много несчастий, ужасные раны, умирающих и мертвых людей. Но то, что он видит здесь, он не забудет до конца своих дней. Лицо, верхняя часть туловища, голени, почти две трети поверхности тела Дика Симэна покрыты ожогами. И этот обезображенный человек теперь снова в полном сознании. Он кричит от безумной боли.
Врач наполняет шприц и колет в бедро Дика. Крики становятся тише. Минутами позже «скорая помощь» мчится в больницу Спа.
Я вижу, что Дик отсутствует на 23 круге. Я вижу знаки Ланга, его бледное лицо — и я все понимаю...
Несколько минут спустя, поступает сообщение через громкоговорители: «Машина №26 разбилась в повороте «Ла Сурс» и загорелась. Гонщик тяжело ранен».
«Ла Сурс» — это ведь на 13-м километре! Ох, три раза это проклятое число. Предчувствия Дика не обманули...
Больше всего я хочу туда. Но я не могу покинуть свой пост. Ланг и Браухич еще едут. Я им нужен. Гонка продолжается, круг за кругом.
Я посылаю к месту аварии Ханса Гайера, моего ассистента. Затем я оборачиваюсь к Эрике, хотя бы ей я могу немного помочь. Но я уже вижу, как два господина уводят Эрику Симэн. Она идет очень прямо, очень стойко. Она хочет быть храброй...
— Бедная девочка, — растроганно думаю я. Боже, почему это должно было случится именно с этими счастливыми людьми?
Затем я отключаюсь. Я нажимаю мои хронометры, записываю времена кругов, поднимаю сигнальные таблицы, отдаю команды. Я не думаю, я не чувствую. Я — как автомат.
43-й круг: еще два до цели. Ланг ведет перед Хассе, молодым великаном из Auto-Union и перед Манфредом фон Браухичем. Я смотрю на часы. Каждую секунду Ланг должен промчаться мимо боксов. Сигнальные таблицы подготовлены. Проходят секунды. Ланга все нет.
Пять... десять... пятнадцать секунд проходят. Тайно я почти молюсь, — пусть это будет только дефект шин или сломавшийся мотор, но только не еще одно несчастье, не еще один тяжелораненый...
— Команде Ланга приготовиться! — кричу я, чтобы отвлечь себя и других. — Подготовить колеса, топливо... — и намного тише я добавляю, — Запасного водителя сюда...
Длинный Вальтер Боймер уже стоит рядом со мной, готовый, — в очках и комбинезоне. Мы ждем. Десятки пар глаз всматриваются в туманную хмурь, покрывающую трассу. Парочка машин проносятся мимо, две Delahaye, одна Alfa Romeo — машины, которых уже давно обошли на круг.
— Вот он! — восклицает Лидия Ланг. С восторгом, с облегчением.
С выключенным мотором Ланг катиться к нам, уже издалека указывая позади себя, на бензобак. Слава богу — всего лишь закончилось топливо! На мокрой дороге мы, по возможности, заправляем не полностью, потому что нагруженная сзади машина склонна к заносам.
Под огромным давлением топливо закачивается в бак. Механики толкают, Ланг поворачивает зажигание, машина начинает ехать. И тут...
— Блубб... блубб... — делает мотор. И тут все тихо. У меня перехватывает дыхание. Этого еще не хватало! Последних капель бензина в карбюраторе не хватает, чтобы запустить мотор.
— Сцепление! — кричу я, — Качать!
Но Ланг и так знает, что ему делать. Как безумец он нажимает вверх и вниз педаль газа, чтобы повысить подсос бензиновой помпы. Он выжимает сцепление — и машина начинает бесшумно катится. Еще 20, еще 10 метров, потом начинается подъем. Тогда все, гонка проиграна буквально в последнюю минуту.
Последняя, отчаянная попытка — и вот! — глухой гул, взвывание 300 лошадиных сил... и Ланг умчался. Через 4 секунды мимо нас проезжает Хассе, второй, на своем «рысаке» Auto-Union. Четыре секунды, которые определяют победу или поражение...
Харманн Ланг выигрывает Гран При Бельгии 1939 года, Манфред фон Браухич становиться третьим, позади Хассе.
Но сейчас это уже не важно. Гонка окончена, теперь только одно, — В больницу, — говорю я Гайеру. — Езжай так быстро, как только может этот драндулет!
Комната номер 39 на первом этаже. Пахнет карболкой и эфиром. Занавески задернуты. В углу, перед образом святого, горит свеча. У кровати сидит сестра в орденском облачении. Она поднимается, когда мы с Эрикой входим.
Вон там лежит Дик. Его голова, туловище, руки покрыты белыми бинтами. Ладонь Эрики нервно сжимает мою руку. Я чувствую, как она дрожит.
Дик в сознании. В его измученных болью глазах мерцает узнавание.
— Darling, — шепчет он еле слышно, — как хорошо... что ты здесь...
Мы стоим как вкопанные. Я смотрю на лицо доктора Глэзера. Оно застыло как маска. Вокруг рта две глубокие складки. Наш гоночный доктор ни на минуту не покидал Дика, не покидал друга.
— Darling, — говорит Дик еще раз, — прости меня... я... я... наверное, очень тебя... испугал...
Этот замечательный парень полон самообладания, несмотря на всю боль, хотя он и сам знает, как плохи его дела...
— Теперь... — Дик запинается, его дыхание хрипит, — теперь... сегодня вечером... тебе придётся идти в кино одной...
Подавленный всхлип. Эрику шатает. Это слишком. Сестра берет ее за руку и бережно выводит наружу.
Я подхожу к кровати.
— Господин Нойбауэр...
— Мальчик мой, — тихо говорю я, — мой дорогой Дик...
Я сажусь к нему. Запинаясь, отрывистыми предложениями он еще раз рассказывает мне, как все произошло.
Старая история. Мне это знакомо по тысяче гонок. За годы моей жизни я видел такое снова и снова на всех трассах мира: гонщик 99 раз проходит опасный поворот, со всей изощренностью, но все равно осторожно, с точно дозированной скоростью. А потом, в сотый раз, он хочет быть быстрее, показать еще лучшее время круга, входит в тот же поворот, но дает капельку больше газа — и въезжает прямо в объятия смерти.
Дик замолчал. Слышно только его дыхание. Это хрипящие дыхание умирающего — мне оно слишком хорошо знакомо, со времён войны, от других людей, чья жизнь подходила к концу...
Доктор Глэзер дает мне знак. Тихо, на цыпочках, я выхожу.
Мы сидим в пустом коридоре. Бледная, плачущая, сжавшаяся Эрика Симэн, кроме того, Ханс Гайер, мой водитель, сам старый гоночный лис и английский друг Дика. Остальных я отправил домой, в наш отель. Но и они не могут заснуть. Сидят вместе, тихо беседуя между собой. Этим вечером нет победного празднества.
