Анатолий Елкин - Ярослав Галан
Никогда не забыть Галану ту шальную ночь, когда неудержимое веселье выплеснуло всех на улицы города и они до утра шумели, смеялись — отмечали величайшее событие в истории человечества, ради которого стоило перенести все: муки, кровь, холод, пот, грязь страшной войны…
Вечером 29 мая писатели уже стояли у пограничной заставы в Мостиске. Здесь находился экипаж двух грузовиков, едущих в Бреслау за получением трамвайного провода и другого оборудования, полагающегося по репарациям для восстановления львовского трамвая. Большинство из отправляющихся туда — рабочие Львовского трамвайного треста, но в списки их экспедиции по указанию Львовского областного комитета партии и его секретаря — генерал-майора И. Грушецкого — было включено и несколько представителей пишущей братии. В том числе и Галан.
Сержант-пограничник делает беглую перекличку, прячет копию списка в карман и кивает, давая понять, что граница открыта. Урчат грузовики, и через каких-нибудь пятнадцать-двадцать минут уже проносятся мимо улицы Перемышля, его оборонные форты еще австрийских времен.
Ярослав Галан — коренастый, приземистый — в не очень аккуратно заправленной новой, топорщащейся гимнастерке (за такую заправку строгий старшина сразу дает наряд!). Ветер развевает его светлые волосы; он пристально разглядывает каждый дом, каждую улочку. Все видят — он очень волнуется. Еще бы!.. Ведь именно на улицах Перемышля начиналась его молодость, и надо было свершиться великой Победе советского народа, чтобы он смог снова вернуться сюда, но уже не как преследуемый полицией враг буржуазного общества, а как полноправный гражданин страны, сломившей хребет Гитлеру.
Заночевали они в Ярославе, беседовали в маленьком кафе с польскими партизанами из Армии Людовой, которые сражались вместе с советскими партизанами, нашли участника боев в республиканской Испании из батальона Домбровского; а на следующий день обе машины задерживаются в Кракове, у Сукениц, возле памятника Адаму Мицкевичу. Писатели идут разыскивать доброго знакомого — польского писателя Ежи Путрамента. Ежи Путрамент тогда редактировал газету «Курьер Польски».
Он радушно встречает гостей в своем редакторском кабинете, обнимает их. Путрамент в форме майора польской армии, рука у него на черной перевязи. «Что такое?» — «А, пустяк, прострелил в кафе пьяный хулиган! Это чепуха, мелочи. Самое главное — мы уже в своей стране».
Дыхание Победы чувствует Галан и на улицах Златой Праги, которая хранит еще следы баррикад и недавних боев с гитлеровцами. Повсюду писателей останавливают сияющие чехи, девушки в национальных костюмах, которые не разрешалось им носить в дни оккупации, юноши, одетые в тропические костюмы, заготовленные здесь для армии Роммеля. Они пожимают Галану руку, говорят «спасибо», зовут к себе в гости, хотя город живет еще бедно — все выдается по «указкам», некоему подобию наших продовольственных карточек, даже знаменитые чешские шпикачки, что жарятся на раскаленных жаровнях на перекрестках улиц.
Галан хорошо знал Прагу. Не случайно сюда бежал от преследований польской полиции один из соратников Галана по журналу «Викна», поэт и композитор, автор поэмы «Пролом» Степан Масляк. Он провел в Праге лучшие годы своей жизни и, вернувшись во Львов в 1945 году, отблагодарил братскую славянскую страну тем, что перевел на украинский язык либретто «Проданной невесты», дал отличный перевод «Далибора» и других либретто чешских опер, которые и поныне идут на украинской сцене, а потом сделал перевод на украинский язык гениального творения чешской прозы — «Похождения бравого солдата Швейка».
Здесь жил и сражался Юлиус Фучик — соратник викновцев.
Галан поднимается на Градчаны, к собору святого Витта, и, осмотрев этот величественный, грандиозный храм, никак не уступающий собору Парижской богоматери в Париже, спускается в знаменитую уличку Алхимиков.
Беседу с писателями в предместье Кладно командование поручило провести Василию Андрееву — заместителю командира 6-го механизированного корпуса танковой армии генерала Ледюшевко.
Засиделись далеко за полночь.
С веранды второго этажа дома хорошо был виден город, его огни, шахты. Выпит чай, а беседам нет конца… Галана интересует все: как действовали в боях те части, которые освобождали украинскую землю, где они сейчас, чей танк первым ворвался в Прагу 9 мая 1945 года, каково здоровье генерала Дмитрия Лелюшенко и удастся ли увидеть его, не встречались ли наши части с украинскими, русскими, чехословацкими партизанами, каково отношение служителей церкви к нашим бойцам.
Рассвет, а спать он так и не ложился. Принял душ. Вместе с Андреевым пошли осматривать город.
Кладно — город шахтеров, здесь самый революционный чешский пролетариат. Здесь вырос в стойкого революционера будущий президент Чехословацкой Республики Антонин Запотоцкий. Тихо и чисто было здесь в это июньское утро. Висели плакаты: «Ать жие Руда Армада», «Ать жие Советски Сваз!»
Андреев советует в полдень побывать в Праге.
У Андреева в Праге образовался круг знакомых, преимущественно из трудовой интеллигенции; с ними он и хотел познакомить своих новых друзей.
Но прежде всего он повез их в западную часть столицы, чтобы показать последнее гнездо власовцев. Здесь в ночь с 8 на 9 мая советские вооруженные части дали последний бой им, большинство их уничтожили, а те, что остались в живых, подняли руки вверх. Власов несколькими днями ранее был взят в плен. На калитке одного из домов сохранилась еще надпись мелом: «Штаб первой роты. Командир роты — штабс-капитан Митин».
Галан завязывает оживленную беседу с подошедшими чешскими товарищами. Он куда-то исчезает, заходит в дома, возвращается обратно и все время делает пометки в блокноте.
Из ворот одного дома вдруг выходит человек с бегающими, хитрыми глазами и идет в сторону советских товарищей, неся в руках сверток. Первым протягивает руку подошедшему Галан. Он берет сверток, разворачивает, и… с грязной газетной бумаги на него смотрит Степан Бандера! Галан комкает лист, бросает под колесо машины и в ярости кричит:
— Дави!
Человек куда-то исчезает.
— Сволочь! — произносит Галан в сторону и садится на заднее сиденье. Глаза его злы, кулаки сжаты. — С ними еще придется драться. И сюда залезли…
Чехословацкие товарищи: инженеры, врачи, журналисты, бывшие воины армии Людвига Свободы встретили Галана с распростертыми объятиями. Настроение его резко изменилось. Гнетущее состояние от встречи с недобитым бандеровцем исчезло. Завязалась беседа. Появилась бутылочка коньяка и традиционные чешские рюмки-наперстки. И пошли поздравления:
