Наталья Муравьева - Гюго
Гизо противится реформам и внутри страны, «Обогащайтесь, господа, и вы станете избирателями», — отвечает он на требования провести реформу избирательного права. И горсточка господ обогащается вовсю. Растут состояния миллионеров, а государство в постоянном долгу у Ротшильдов, у биржевых игроков, у мошенников.
Да ведь те же мошенники сидят и в министерстве и в Палате пэров. Министры сами акционеры компании по строительству железных дорог, которые прокладываются за счет государства. Министр общественных работ Тэст изобличен во взяточничестве. На всю страну гремит скандальный процесс пэров-аферистов Пармантье и Кюбьера. Они подкупали чиновников, чтоб добиться концессии на соляные копи. Гюго сначала не хотел верить этому, но факты убеждают.
Династия Ротшильдов правит Францией. Богачи наживаются, а бедняков становится все больше. Неурожаи. Налоги. Массовое разорение. Нищета. В Бюзансе в 1847 году вспыхивает голодный бунт, зачинщиков его приговаривают к смертной казни. Рабочие бастуют. Мелкие торговцы терпят банкротство один за другим.
Могут ли в такой обстановке претвориться в жизнь мечты писателя о благе, о славе Франции?
14 июня 1847 года Гюго снова на трибуне Палаты пэров. Он вступается за политических эмигрантов, за изгнанную семью Бонапартов. «Изгнанники превращаются в претендентов», — говорит Гюго. Вернуть изгнанным принцам их гражданские права — это значит лишить их политического значения, полагает он. «Угроза исходит теперь не со стороны принцев… Хотите вы знать, в чем сегодня состоит действительная опасность?.. Обратите взгляд не в сторону принцев, а в сторону масс, в сторону многочисленных трудящихся классов… Я обращаюсь к правительству с суровым предостережением: недопустимо, чтобы народ страдал! Недопустимо, чтобы народ голодал! Это серьезный вопрос, в нем-то и заключена опасность… Все интриги всех претендентов не смогут заставить самого незаметного из ваших солдат сменить кокарду, а удары вил в Бюзансе могут разверзнуть перед вами бездну!»
Тысяча восемьсот сорок восьмой
В городе как будто праздник, но праздник грозный. Прибой толп. Ураган звуков. «Марсельеза» несется со всех сторон, сливается с барабанным боем, с ружейной пальбой, с криками «Долой!».
— Долой Гизо! Долой династию Ротшильдов!
На улицах, перекрестках, площадях, как из-под земли, как по волшебству, вырастают баррикады. Люди в блузах взялись за оружие. Они не могут больше молчать и терпеть. Они сегодня главная сила в бурлящем, полыхающем Париже. К ним присоединяются разношерстные толпы — студенты, конторщики, мелкие лавочники, кустари всех профессий, мастера и подмастерья, юноши, старики, женщины и, конечно, впереди всех быстроногие, горластые, дерзкие мальчишки.
— К оружию, граждане!
Вместе с клокочущей массой народа к зданию Ратуши движется человек с олимпийским лбом и гордым взглядом. Виктор Гюго. Его не страшат ни буйные возгласы, ни шальные пули. Рядом с ним шагает мэр его округа. А может быть, он уже перестал быть мэром? Здание мэрии окружено, занято воинственной толпой. И сам Гюго, останется ли он пэром Франции? Катастрофа это или обновление? Нет. Он не жалеет прошлого. Ни Гизо и Тьеров, ни праздно-болтающих в палате, ни даже столь милостивого к нему Луи-Филиппа.
На площади Ратуши солдаты братаются с национальными гвардейцами. Восстание нарастает.
Гюго и его спутник идут к дворцу Бурбонов. Там собрались вчерашние властители-политики. Слышен тонкий голос Тьера:
— Король отрекся от престола. Надо провозгласить регентшей герцогиню Орлеанскую.
В министерстве внутренних дел повторяют слова Тьера. Герцогиня Орлеанская будет регентшей. «Если народ позволит», — замечает человек в блузе.
Бывший пэр Франции спешит назад, на Королевскую площадь. По дороге повстанцы помогают ему перепрыгивать через ямы и выбоины мостовой. Камни вывернуты для баррикад.
Он должен сообщить гражданам своего округа о совершившихся в государстве переменах. С балкона Гюго обращается к толпе. Даже его металлическому голосу трудно прорваться сквозь этот гул.
— Король отрекся от престола! — возглашает бывший пэр.
— Министерство Гизо пало!
Взрыв приветственных криков встречает его слова.
Гюго поднимает руку. «Слушайте, слушайте, что еще он скажет!» — гудит толпа.
— Герцогиня Орлеанская будет регентшей!
Одобрительный гул сменяется резким свистом. Гюго уходит с балкона. Скорее на площадь Бастилии! Может быть, там его слова будут приняты по-другому?
Он поднимается на возвышение у июльской колонны. Весть об отречении короля и падении министерства толпа встречает бурным одобрением. Заявление о регентстве герцогини Орлеанской снова вызывает негодующий отпор.
— Долой Бурбонов!
Какой-то человек с ружьем кричит:
— Смерть пэру Франции!
И Гюго уходит в ночную темноту, как чужой. Он, который всегда считал себя другом народа, другом угнетенных.
Ночью он плохо спит. Город продолжает гудеть и волноваться, и сам Гюго в смятении. Нет. Он не хочет стоять в стороне от совершающихся событий. Может ли он идти против жизни, против воли народа? Должно быть, уже пришла пора для установления новых, более прогрессивных политических форм. Должно быть, его мечтания о разумном, просвещенном монархе и совете мудрейших уже несовременны.
На другой день, 25 февраля 1848 года, Гюго снова идет к зданию Ратуши. Там уже заседает вновь избранное временное правительство. Во главе его — знаменитый поэт Ламартин, снискавший особенную популярность в либеральных кругах с тех пор, как он выпустил книгу об истории Жиронды.
День серый, но Париж сияет и светится:
— Да здравствует республика!
«Свобода. Равенство. Братство». Гюго читает эти слова, начертанные на стенах домов. Разве не воплощены в них лучшие мечты человечества? Разве не о том и он сам мечтал всю жизнь?
На площади Ратуши такое скопление людей, что он теряет надежду пробиться. Совершенно неожиданно национальные гвардейцы, охраняющие вход в здание, отдают ему честь и расчищают дорогу. Оказывается, их командир хорошо знает поэта.
Глава временного правительства поднимается навстречу Гюго, протягивает руки. Прямой, юношески стройный, с трехцветной кокардой на рединготе, Ламартин весь горит вдохновением. Он рад видеть Гюго, он знал, что его старый друг придет.
— Такие люди сейчас особенно нужны республике, — говорит Ламартин, сверкая глазами. — Эта революция особая, она провозгласит всеобщий мир и уничтожит горестное недоразумение, которое существует между различными классами общества, — продолжает он. Ламартин уверен, что в глубине души Гюго тоже за республику. — Не правда ли?
