Николай Греч - Воспоминания о моей жизни
Инспектором классов был Михаил Никитич Цветков, человек добрый, умный, ученый и образованный, один из лучших студентов Московского университета, но большой чудак, к которому нельзя было примениться. Обыкновенно он говорил мало, и о мыслях его надлежало догадываться; иногда же разговорится так, что и духу не переводит. Оставив службу по школе, он перешел в Министерство внутренних дел и, считаясь в канцелярии министра, участвовал в издании «Северной Почты». Дослужившись до чина статского советника, он умер скоропостижно от апоплексического удара (в июне 1813 г.) на Крестовском острове. В тот день он собирался обедать у меня и, вероятно, шел на Карповку, где я жил тогда в доме Крокизиуса, по левую сторону от Каменноостровского проспекта.
Школа состояла из четырех классов. Учителем русской грамматики, арифметики и катехизиса в младшем классе был Григорий Федорович Оралов, человек не дальний, простой, но знаток своего деда, трудолюбивый, усердный и предобродушный. Во втором классе русский язык и словесность преподавал Борис Иванович Иваницкий, воспитанник учительской семинарии, молодой человек лет двадцати пяти, очень хорошо образованный, знающий и одаренный благородным вкусом. Со временем скажу, сколько я ему обязан. По упразднении нашего института, поступил он в горное ведомство и с начальником своим Дерябиным уехал на Урал. В этой службе протекла вся жизнь его: сыновья его — горные инженеры, и дочери вышли за горных офицеров. Последние годы своей жизни провел он в Барнауле на Колыванских заводах.
В третьем классе преподавал логику и красноречие Павел Петрович Острогорский, человек неглупый, умевший красно говорить и внушивший ученикам уважение и необходимый страх. Мы его очень боялись, хоть он не был суров, ни даже строг. Острогорский в молодости своей вздумал быть писателем и напечатал в 1790 году книгу в двух томах под заглавием: «Феатр чрезвычайных происшествий истекающего века открыт и представлен очам света. Т.П.О.»[20]. Книга эта составлена была из разных пустых анекдотов, рассказанных варварским и напыщенным слогом. Карамзин отделал ее по заслугам в «Московском Журнале»: несмотря на то, она в 1793 году вышла вторым тиснением. Острогорский никогда не говорил о ней. Мы вздумали было представить ему в числе школьных работ выписки из этой книги и просить его мнения о них, но побоялись.
Предметы математические преподавал добрый и почтенный Демьян Гаврилович Слонецкий. Всеобщей истории и географии учил человек предостойный, Павел Ефимович Холщевников. Мы были ему обязаны многим. Он был умен, говорил хорошо, знал наизусть все имена, места и случаи и объяснял толково и дельно. В 1813 году он приезжал в Петербург из провинции, где служил дотоле, и обедал у меня с Иваницким. С тех пор я потерял его из виду.
Немецкому языку обучал человек, о котором я до конца моей жизни буду вспоминать с любовью и благодарностью: Павел Христианович Шлейснер (Schleusner). Он был происхождением из Данцига, где родился около 1760 года, учился в тамошней гимназии с большим успехом, но не мог довершить своего образования университетским. Родители его обеднели и отдали его в мастерство к переплетчику. Он занимался этим мастерством добросовестно, но каждую свободную минуту улучал, чтобы читать книги, учиться, обогащаться сведениями. Не знаю, каким образом он попал в Россию. Памятно, что он был вызван братом своим, доктором медицины, искусным и известным врачом.
В конце восьмидесятых годов был он при тогдашнем блистательном немецком театре театральным поэтом (Theaterdichter), т. е. сокращал слишком длинные пьесы и трудные роли, писал сам куплеты и стихи для декламирования в торжественные дни и т. п. В то же время был он членом масонской ложи и сделался известен тогдашнему гроссмейстеру этого ордена, Ивану Перфильевичу Елагину. По смерти Елагина (22 сентября 1796 года) братья-масоны готовились совершить над ним торжественную тризну. Устроили великолепные траурные декорации в ложе, сочинили стихи для пения, речи для произнесения и занимались репетициею траурного торжества. Вдруг вошел в залу частный пристав и объявил высочайшее повеление о закрытии всех масонских лож в России. Они открыты были потом, лет через пятнадцать, и опять закрыты в 1822 году. Об этом скажу в своем месте.
Шлейснер сделался известным с лучшей стороны как умом и познаниями, так особенно и благородством своей души. Он издал тогда роман в диалогах «Sobach, der glückliche Vater», во вкусе тогдашней чувствительной, добродетельной, домашней жизни. Ему предложили место гувернера при детях генерала Корсакова, и он принял это предложение с охотой. Воспитанниками его были: Алексей Иванович Корсаков, человек достойный и благородный, умерший в средних летах; дочь его замужем за князем Василием Петровичем Голицыным (рябчиком), что был губернским предводителем в Харькове. Никита Иванович Корсаков впоследствии женился на дочери калмыцкого хана Дундука и получил титул князя Дундукова с богатым приданым. Ныне он отставной полковник. Он отдал все свое имущество единственной дочери свой, вышедшей замуж за Василия Александровича Корсакова (равномерно и прозвище князя Дундукова), и получает от нее что нужно на прожитие. Каждый вечер можно найти его в каком-либо спектакле: и в итальянской опере, и в собачьей комедии: только бы сидеть да смотреть или слушать. Анна Ивановна была за графом Петром Петровичем Коновницыным; Марья Ивановна вышла за полковника Александра Ивановича Лорера.
Много способствовал образованию ума и характера молодого Шлейснера бывший в доме Корсакова гувернером швейцарец Петр Монтандр (Montendre), человек, как я слышал, необыкновенных познаний и достоинств. Он был женат на двух сестрах моего тестя Мюссара. Вторая жена его, Марфа Николаевна, умерла лет десять тому назад в глубокой старости, Шлейснер женился на дочери Монтандра от первого брака, Настасье Петровне, которая здравствует и поныне, женщине доброй и почтенной: она двоюродная сестра моей жене. Марфа Николаевна была ей тетка и мачеха и любила ее как родную дочь. Любовь Петровна, умершая в девицах года за три перед сим, пример женских добродетелей и самоотвержения. Сын его, Иван Петрович Монтандр, был в молодости большим шалуном. В 1812 году граф Коновницын определил его в военную службу, и он дослужился до полковника и разных орденов кавалера. Он управлял, с 1836 по 1845 год, моими делами и разорил меня. Зато младший брат его, Франц Петрович (умерший в 1852 г.), водочный фабрикант, преемник Мартини, был человек честный и благородный.
Возвратимся к самому Шлейснеру. Кончив воспитание молодых Корсаковых, Шлейснер (в 1797 или 1798 г.) вступил в службу цензором. Должно знать, что была в то время цензура! Сущая испанская инквизиция. Не говорю о том, что запрещали и марали книги: преследовали и наказывали книгопродавцев, как злодеев и революционеров, за малейшее нарушение формы: я говорил о варварском поступке с пастором Зейдером. Таких случаев было несколько. Шлейснер, со своей стороны, делал, что мог, для спасения несчастных.
