Пантелеймон Кулиш - Записки о жизни Николая Васильевича Гоголя. Том 2
2
"Пишу к вам еще несколько строк, Михаил Семенович. Если вы совершенно сошлись и условились с Сосницким относительно постановки "Ревизора" в новом виде, то вот вам маленькое письмецо к Сосницкому, которое влагаю незапечатанным, чтобы могли прочесть его также и вы, и встретить там, может быть, что-нибудь нужное и для собственного соображения. По делу хлопочите живо и никак не пропускайте бывать у всех, у кого следует. У графа В<иельгорского>, Михаила Юрьевича, побывайте, как я вам уже говорил. Повидайтесь также с меньшой дочерью его, графиней Анной Михайловной. Скажите ей, что я непременно приказал вам к ней явиться, и расскажите ей обо всем относительно постановки "Ревизора". Скажите ваши мысли о "Ревизоре" и вообще обо всем по этой части, равно как и о ходе дела. Она будет хлопотать о многом лучше мужчин. На ней, между прочим, лежит одна из главных обязанностей по поводу раздачи суммы для бедных; а потому все это дело ей близко, и вы можете с ней разговориться откровенно обо всем. Она умна; многое поймет и на многое подвинет других. А ко мне не позабудьте написать в Неаполь из Петербурга хоть несколько строк, чтобы я знал, как расправлялись вы молодцом, или - к вечному стыду - бабой, от чего Бог да сохранит вас".
3
"(1847) декабря 16. Неаполь. Вы уже, без сомнения, знаете, Михаил Семенович, что "Ревизора с Развязкой" следует отложить до вашего бенефиса в будущем 1848 году. На это есть множество причин, часть которых, вероятно, вы и сами проникаете. Во всяком случае я этому рад. Кроме того, что дело будет не понято публикою нашею в надлежащем смысле, оно выйдет просто дрянь от дурной постановки пиэсы и плохой игры наших актеров. "Ревизора" нужно будет дать так, как следует (сколько-нибудь сообразно тому, чего требует по крайней мере автор его), а для этого нужно время. Нужно, чтобы вы переиграли хотя мысленно все роли, услышали целое всей пиэсы и несколько раз прочитали бы самую пиэсу актерам, чтобы они таким образом невольно заучили настоящий смысл всякой фразы, который, как вы сами знаете, вдруг может измениться от одного ударения, перемещенного на другое место, или на другое слово. Для этого нужно, чтобы прежде всего я прочел вам самому "Ревизора", а вы бы прочли потом актерам. Бывши в Москве, я не мог читать вам "Ревизора". Я не был в надлежащем расположении духа, а потому не мог даже суметь дать почувствовать другим, как он должен быть сыгран. Теперь, слава Богу, могу. Погодите, может быть, мне удастся так устроить, что вам можно будет приехать летом ко мне. Мне ни в каком случае нельзя заглянуть в Россию раньше окончания работы, которую нужно кончить. Может быть, вам также будет тогда сподручно взять с собою и какого-нибудь товарища, больше других толкового в деле. А до того времени вы все-таки не пропускайте свободного времени и вводите, хотя понемногу, второстепенных актеров в надлежащее существо ролей, в благородный, верный такт разговора - понимаете ли? - чтобы не слышался фальшивой звук. Пусть из них никто не отменяет своей роли и не кладет на нее красок и колорита, но пусть услышит общечеловеческое ее выражение и удержит общечеловеческое благородство речи. Словом, изгнать вовсе карикатуру и ввести их в понятие, что нужно не представлять, а передавать прежде мысли, позабывши странность и особенность человека. Краски положить нетрудно, дать цвет роли можно и потом. Для этого довольно встретиться с первым чудаком и уметь передразнить его; но почувствовать существо дела, для которого призвано действующее лицо, трудно, и без вас никто сам по себе из них этого не почувствует. Итак сделайте им близким ваше собственное ощущение, и вы сделаете этим истинно доблестный подвиг в честь искусства. А между тем напишите мне (если книга моя, Выбран<ные> места из переписки, уже вышла и в ваших руках) ваше мнение о статье моей о театре и одностороннем взгляде на театр, не скрывая ничего и не церемонясь ни в чем, равным образом как и обо всей книге вообще. Что ни есть в душе, все несите и выгружайте наружу".
4
"Письмо ваше, добрейший Михаил Семенович, так убедительно и красноречиво, что, если бы я и точно хотел отнять у вас Городничего, Бобчинского и прочих героев, с которыми, вы говорите, сжились, как с родными по крови, то и тогда бы возвратил вам вновь их всех, - может быть, даже и с поддачей лишнего друга. Но дело в том, что вы, кажется, не так поняли последнее письмо мое. Прочитайте "Ревизора". Я именно хотел затем, чтобы Бобчинский сделался еще больше Бобчинским, Хлестаков Хлестаковым, и словом - всяк тем, чем ему следует быть. Переделку же я разумел только в отношении к пиэсе, заключающей "Ревизора". Понимаете ли это? В этой пиэсе я так неловко управился, что зритель непременно должен вывести заключение, что я из "Ревизора" хочу сделать аллегорию. У меня не то в виду. "Ревизор" "Ревизором", а применение к самому себе есть непременная вещь, которую должен сделать всяк зритель изо всего, даже и не-"Ревизора", но которое прилично ему сделать по поводу "Ревизора". Вот что следовало было доказать по поводу слов: "Разве у меня рожа крива?" Теперь осталось все при всем: и овцы целы, и волки сыты. Аллегория аллегорией, а "Ревизор" "Ревизором". Странно, однако ж, что свидание наше не удалось. Раз в жизни пришла мне охота прочесть как следует "Ревизора", чувствовал, что прочел бы действительно хорошо, - и не удалось. Видно, Бог не велит мне заниматься театром. Одно замечанье насчет Городничего приймите к сведению. Начало первого акта несколько у вас холодно. Не позабудьте также: у Городничего есть некоторое ироническое выражение в минуты самой досады, как, например, в словах: "Так уж, видно, нужно. До сих пор подбирались к другим городам; теперь пришла очередь и к нашему". Во втором акте, в разговоре с Хлестаковым следует гораздо больше игры в лице. Тут есть совершенно различные выраженья сарказма. Впрочем это ощутительней по последнему изданию, напечатанному в "Собрании сочинений".
Очень рад, что вы занялись ревностно писанием ваших записок. Начать в ваши годы писать записки - это значит жить вновь. Вы непременно помолодеете и силами, и духом, а чрез то приведете себя в возможность прожить лишний десяток лет".
"Предуведомление
Почти все наши русские литераторы жертвовали чем-нибудь от трудов своих в пользу неимущих: одни издавали с этою целью сами книги, другие не отказывались участвовать в изданиях, собираемых из общих трудов, третьи, наконец, составляли нарочно для того публичные чтения. Один я отстал от прочих. Желая хотя поздно загладить свой проступок, назначаю в пользу неимущих четвертое и пятое издание "Ревизора", ныне напечтанные в одно и то же время в Москве и в Петербурге, с присовокуплением новой, неизвестной публике пиэсы: "Развязка Ревизора". По разным причинам и обстоятельствам, пиэса эта не могла быть доселе издана, и в первый раз помещается здесь.
