Александр Майсурян - Другой Ленин
На втором рисунке Мурлыка-Ленин хлопается вниз и лежит на полу, как труп. Вокруг отплясывают канкан счастливые мышки. Мышь-Мартов, взгромоздившись коту на брюхо, читает «надгробное слово»: «Жил-был Мурлыка, рыжая шкурка, усы, как у турка; был же он бешен, на бонапартизме помешан, за что и повешен. Радуйся, наше подполье!..»
Третья картинка — последняя. «Но только успел он последнее слово промолвить, как вдруг наш покойник очнулся. Мы брысь — врассыпную… Куда ты! Пошла тут ужасная травля». Кое-кто из мышей воротился домой без хвоста, а другие достались Мурлыке на завтрак. «Так кончился пир наш бедою».
Карикатуры Лепешинского, отпечатанные в нескольких тысячах экземпляров, произвели среди меньшевиков настоящий фурор. Супруга Плеханова Розалия Марковна выговаривала автору рисунков: «Это что-то невиданное и неслыханное ни в одной уважающей себя социал-демократической партии. Ведь подумать только, что мой Жорж и Вера Ивановна Засулич изображены седыми крысами… У Жоржа было много врагов, но до такой наглости еще никто не доходил…»
«Плеханов, — вспоминал В. Бонч-Бруевич, — который органически не переваривал мышей, о чем, конечно, тов. Лепешинский не знал, до последней степени был потрясен и возмущен изображением его в неподобающем мышином виде. Его добрая и чрезвычайно нежно относившаяся к нему подруга жизни Розалия Марковна… чуть не плача, высказывала свое негодование и возмущение этим ужасным глумлением над «Жоржом», — как звала она Георгия Валентиновича. Мы объяснили ей, что выпуск карикатур — это единственно доступное нам теперь оружие самозащиты…
— Вы знаете, Жорж горяч, и он может, узнав автора, просто вызвать его на дуэль.
Я невольно улыбнулся и сказал:
— Кроме литературной, ведь вы знаете, социал-демократы никаких дуэлей не признают».
Ленину эти рисунки очень понравились, но он внес в них одно довольно характерное исправление. П. Лепешинский писал: «старой мыши с лицом Аксельрода, издыхающей от расправы воспрянувшего кота, я вложил в уста предсмертный вопль: «испить бы кефирцу», намекая на то, что Павел Борисович Аксельрод имел в Швейцарии собственное кефирное заведение, дававшее ему средства к жизни… Вся наша «шпана» реагировала на этот кефирный намек веселым одобрительным смехом». И только Ленин, от души хохотавший над карикатурами, увидев «кефирный» выпад, вдруг посерьезнел и нахмурился: «Товарищ Один, что же тут политического в этом намеке: «испить бы кефирцу»? Это место обязательно надо переделать».
«Этот глупый намек, — писал Лепешинский, — Ильичу сильно резанул ухо своей бестактностью… Сконфуженный, я поторопился исправить свою ошибку». Забракованное изречение заменили другим: «Я это предвидел!» — патетически восклицала теперь полупридушенная мышь. «Что было намеком на любимый оборот речи Аксельрода, воображавшего себя изумительно тонким прорицателем».
Характерно, что в первые годы после революции советская печать довольно часто изображала вождей в виде животных. Льва Троцкого рисовали, естественно, в образе льва, главного чекиста Дзержинского — как хищную щуку, кавалериста Буденного — как кентавра, ядовитого Радека — как скорпиона и т. д.
В 1924 году была напечатана еще одна карикатура Лепешинского, нарисованная им двадцатью годами ранее. На ней высмеивалась неудачная попытка Бебеля примирить большевиков и меньшевиков. Германский социал-демократ («мальчик в штанах») ласково уговаривал Ленина: «Иди, милый драчунишка, сюда, я тебя помирю с твоими камрадами…» Но Ленин («мальчик без штанов») в ответ непочтительно показывал увесистую дулю: «На-тко, выкуси!»
По словам автора, эта карикатура, оставшаяся тогда неизданной, «заставила Ильича хохотать до упаду».
«Я надеюсь дожить до революции в России». Большинство социалистов в начале XX века не верили, что им удастся увидеть своих товарищей у власти. Владимир Ильич сердился, когда слышал рассуждения в таком духе.
«Как-то в разговоре с В.И., — вспоминал Н. Алексеев, — я посмеялся над одной статьей в лондонской «Джастис» о близости социальной революции… В.И. был недоволен моей ирониею. «А я надеюсь дожить до социалистической революции», — заявил он решительно, прибавив несколько нелестных эпитетов по адресу скептиков». Вольский вспоминал очень похожий спор с Лениным в 1904 году.
— Социалистическую революцию ни вы, ни я во всяком случае не увидим, — заметил Вольский.
— А вот я, — запальчиво возразил Ленин, — позвольте вам заявить, глубочайше убежден, что доживу до социалистической революции в России.
Правда, Владимир Ильич вовсе не считал, что этот срок зависит от самих революционеров. «Революция, — говорил он, — не зависит от пропаганды. Если нет условий для революции, никакая пропаганда не сможет ни ускорить, ни задержать ее».
Глава 7
«Хорошая у нас в России революция, ей-богу»
«Наиболее нормальный в истории — порядок революции».
Иосиф Сталин рассказывал одну небольшую историю о Ленине, чем-то похожую на восточное поучение. «Помнится, — говорил Сталин, — как во время одной беседы, в ответ на замечание одного из товарищей, что «после революции должен установиться нормальный порядок», Ленин саркастически заметил: «Беда, если люди, желающие быть революционерами, забывают, что наиболее нормальным порядком в истории является порядок революции». Очевидно, в словах собеседника Ленин почувствовал «обывательскую усталость от революции». Сталину врезалось в память это парадоксальное заключение (может быть, оно ему и было адресовано?). Беспорядок и хаос революции, неистовство всех стихий — это и есть, оказывается, «наиболее нормальный порядок в истории»!
Однако нет сомнений, что Ленин ощущал себя «как рыба в воде» именно в такие дни, когда все вокруг рушилось и летело кувырком. «Хорошая у нас в России революция, ей-богу!» — с удовольствием писал он в октябре 1905 года. А в долгие годы затишья и успокоения Ленин тосковал по революции, не мог дождаться ее прихода.
«Великие вопросы в жизни народов решаются только СИЛОЙ». В 1904 году шла русско-японская война, Россия терпела поражение, и в воздухе чувствовалось приближение революции. Ленина это радовало, он убежденно писал: «Русский народ выиграл от поражения самодержавия». Он говорил тогда товарищам: «Поймите же, настал момент, когда нужно уметь драться не только в фигуральном, не в политическом только смысле слова, а в прямом, самом простом, физическом смысле. Время, когда демонстранты выкидывали красное знамя, кричали «долой самодержавие» и разбегались, — прошло. Этого мало. Это приготовительный класс, нужно переходить в высший. От звуков труб иерихонских самодержавие не падет. Нужно начать массовыми ударами его физически разрушать, понимаете — физически бить по аппарату всей власти… Это важно. Хамы самодержавия за каждый нанесенный нам физический удар должны получить два, а еще лучше — четыре, пять ударов. Не хорошие слова, а это заставит их быть много осторожнее, а когда они будут осторожнее, мы будем действовать смелее. Начнем демонстрации с кулаком и камнем, а привыкнув драться, перейдем к средствам более убедительным. Нужно не резонерствовать, как это делают хлюпкие интеллигенты, а научиться по-пролетарски давать в морду, в морду! Нужно и хотеть драться, и уметь драться. Слов мало».
