Нерин Ган - Ева Браун: Жизнь, любовь, судьба
16 апреля на позиции вермахта на Одере обрушился мощнейший артиллерийский удар, и советские войска начали неудержимо приближаться к Берлину. Ни на одном из фронтов немецким войскам не удалось остановить наступление противника. Геринг, Геббельс, Риббентроп, Шпеер и даже Борман упорно советовали Гитлеру перебраться в Южную Германию, но он никак не мог заставить себя сделать окончательный выбор. Наконец 22 апреля он принял решение остаться в Берлине и ждать здесь своего конца, разрешив остальным выбираться из столицы кто как может. Однако Геббельсу он приказал немедленно вместе с семьей переехать к нему в бункер. Не зря же он назначил министра пропаганды и гауляйтера Берлина еще и имперским комиссаром по обороне столицы рейха…
Четыре письма, написанные Евой в эти судьбоносные дни в бункере, публикуются впервые. Они гораздо лучше характеризуют ее как личность и ее душевное состояние, чем любые высказывания или сведения. Эти письма — единственные наряду с двумя завещаниями Гитлера подлинные документы, которые удалось в первом случае отослать, во втором — вынести из бункера. Первое письмо датировано 18 апреля. В нем Ева просто делится с сестрой повседневными заботами: «Пока не потеплело… Смотри не простудись… Представляешь, портниха хочет за голубую блузку 30 марок. Она, видимо, совсем спятила, как можно требовать 30 марок за такую ерунду…»
19 апреля Ева вернулась после очередной прогулки по Тиргартену (всех лебедей давно уже съели изголодавшиеся жители Берлина) и сразу же села писать письмо своей задушевной подруге Герде Остермайер.
«Берлин, 19.IV.45.
Дорогая моя Герталенок! От всей души благодарю тебя за два последних письма. Прими также мои поздравления с днем рождения в письменном виде. Увы, из-за постоянных обрывов на линии и почти полного отсутствия слышимости я не могу поздравить тебя устно. Желаю тебе скорейшей встречи с твоим любимым Эрвином, главное, чтобы он вернулся с фронта целым и невредимым. Надеюсь, ты тоже получила от него письмо с поздравлениями. Только бы оно не затерялось где-нибудь.
Я очень рада, что ты в конце концов решилась составить в «Бергхофе» компанию Гретль. Вчера по радио передали, что Траунштейн опять бомбили, и я не уверена, что в Гармише вы будете в безопасности.
У нас здесь уже отчетливо слышна артиллерийская канонада. И разумеется, каждый день бомбежки. Теперь вражеские самолеты прилетают не только с западного, но и с восточного направления, как вам это нравится! К сожалению, при каждом сигнале воздушной тревоги приходится вставать и одеваться, поскольку водопровод может выйти из строя и мы окажемся под водой. Но я счастлива, что именно сейчас нахожусь рядом с ним. Правда, он ежедневно уговаривает меня вернуться в Берхтесгаден, но я пока держусь. К тому же с сегодняшнего дня на автомобиле из Берлина выехать не так-то просто.
Брандт поступил невероятно подло. Подробности, к сожалению, не имею права сообщить.
Его секретарши и я каждый день упражняемся в стрельбе из пистолета, и мужчины уже не рискуют состязаться с нами.
Вчера я в последний раз разговаривала с Гретль. С сегодняшнего дня связь прервана. Но я твердо убеждена в том, что все будет хорошо. Он также, как никогда, верит в победу.
Как дела у Аннелизе? Понятно, что нехорошо, когда ты прикреплена к заводу и никуда не можешь уехать, но сейчас всем тяжело. Где Ильзе? Как поживают Кэт, Георг, Беппо и остальные? Непременно напиши мне про них. Может быть, удастся доставить письмо самолетом. Капитан Бауэр[76] постоянно летает в Баварию и обратно.
С наилучшими пожеланиями всем вам.
Твоя Ева.
Р. S. Передай, пожалуйста, госпоже Миттельштрассер мой высочайший приказ предоставить девушке из Австрии отпуск, но не дольше чем на две недели. Ей также мои наилучшие пожелания».
Из этого письма можно сделать вывод, что несмотря на целый ряд очень тревожных моментов — гром артиллерийской канонады, отсутствие телефонной связи, непрекращающиеся воздушные налеты, трудности с выездом из Берлина на автомобиле — в общем и целом Ева еще надеется на поворот к лучшему и постоянно думает о домашних делах. Характерно, что она, словно коронованная особа, отдает домоправительнице в «Бергхофе» «высочайший приказ». Если только это не шутка.
В январе она заявила бежавшей из Бреслау Ильзе: «Ты только не потеряй ключ от дома. Самое большее, через две недели ты вернешься обратно».
Герда Остермайер в беседе с автором сказала, что не поняла намека Евы на «подлый поступок» Карла Брандта. Вряд ли она имела в виду скандал с Мореллом, который без всякого вмешательства со стороны бывшего лечащего врача Гитлера уже в первые дни сбежал из бункера. Многие полагают, что Брандт попытался открыть Гитлеру глаза на истинное положение дел и тем самым страшно разгневал его.
20 апреля Гитлер последний раз в жизни отмечал свой день рождения. Ему исполнилось пятьдесят шесть лет. Еще прошлым летом Ева сделала соответствующий заказ ювелиру и теперь преподнесла возлюбленному картину в украшенной драгоценными камнями раме. В бункере собрались почти все высшие военные и гражданские чины рейха. Они настойчиво убеждали Гитлера покинуть столицу. Риббентроп в отчаянии даже попытался прибегнуть к помощи Евы. «Вы — единственная, кто имеет на него хоть какое-то влияние, — чуть не плача, умолял ее министр иностранных дел. — Если вы ему скажете, что хотите перебраться в безопасное место, он, пусть неохотно, но пойдет вам навстречу». Ева наотрез отказалась разговаривать с Гитлером на такую щепетильную тему: «Решение должен принять только он сам».
Вечером Гитлер ужинал в узком кругу. Присутствовали только Ева и две секретарши. Когда речь в очередной раз зашла об эвакуации в Южную Германию, Гитлер как-то очень отрешенно произнес: «Ничего не получится. Не буду же я бродить там, как тибетский лама с молитвенным барабаном в руках…» Ева проводила Гитлера в его комнату, быстро вернулась и предложила подняться наверх и там втроем отпраздновать день рождения фюрера, А когда они уже сидели за накрытым столом, пришли гости, среди которых были Борман и невесть откуда взявшийся Морелл. В этот вечер сирены воздушной тревоги молчали и только издалека доносился гул орудий. Кто-то принес старый патефон, и Борман, как в былые времена, заводил его. Вот только ставил он до глубокой ночи единственную уцелевшую пластинку с записью песни «Ярко-красные розы».
К утру канонада заметно усилилась. Сталин преподнес Гитлеру свой подарок: его солдаты вплотную подошли к окраинам Берлина. Начался великий исход: Морелл, Риббентроп, чиновники высшего и среднего звена партийно-государственного аппарата под любым предлогом спешно покидали рейхсканцелярию, и вскоре вереницы машин под жуткие звуки ревущего металла, петляя среди развалин, устремились прочь из столицы. Две секретарши Гитлера также выехали из Берлина.
