Дмитрий Горчев - Поиск Предназначения (сборник)
И должен с гордостью сказать, что приготовленное мной в печи блюдо действительно чем-то напоминает хлеб: у него есть корка, очень качественная – еле проткнул её ножом, а внутри есть настоящий мякиш! Правда несолёный, но в конце концов можно и снаружи посыпать.
Да, он не так красив, как хотелось бы, и без лишних вопросов его буду есть разве что я сам. Но я это сделал.
А теперь пора всерьёз осваивать самогон.
Энтропия
Тут всё очень близко и очень вещественно. Грязно, тускло и везде, абсолютно везде крысиное говно. На обеденном столе, в твоей кружке, в постели – везде. Месяц назад ты думал, что отвоевал у энтропии ну хотя бы вот этот небольшой плацдарм: а вот хуй тебе – именно на этом плацдарме будет насрано в два раза гуще, ибо энтропия тоже себе там чего-то думает.
Да ну и что – выметаешь опять, хотя знаешь, что это не кончится никогда, потому что она не убывает, да и хуй с ней.
Беда
«Ох, ох, – соседка прибежала, баба Рая. – Бяда! Конь упамши и не встамши! Бяжим!»
А сын её, хозяин мерина как два дня тому назад ушёл пешком в соседнюю деревню, да так и не возвращался.
Ну бяжим, да. Соседи они для чего соседи – они, если что-то горит, или ограбили, или там рожает кто, они вопросов не задают, а хватают ведро, ружьё или чайник кипятку и бегут спасать.
Бежим, значит, бежим, а я таки по скверной своей городской привычке думаю. Ну вот прибежим. А в этом коню полтонны весу. И любое его нервное копыто разбивает любую гуманоидную кость, да хоть бы и самый череп с наидрагоценнейшими внутри него мыслями, в очень мелкие и неприятные дребезги. А я не лошадник, совсем не лошадник, я не умею с этими животными разговаривать. Это дед мой умудрился в тридцать седьмом году сесть на двадцать лет из-за лошадей, а я уже нет, не сумею.
Но в общем всё как всегда кончилось благополучно. Конь встал сам, долго рылся у меня в кармане в поисках сухаря, которого там не было, и я наконец осуществил свою детскую мечту, то есть сказал коню: «Ну-ну, ты тут не очень-то выёбывайся!»
Баня
Как-то так получилось, что единственной книжкой для чтения в деревне у меня оказался перестроечный роман «скажи юзюм» видного диссидента Аксёнова. Книжка эта была издана где-то в конце восьмидесятых каким-то прибалтийским издательством (то ли Рига, то ли Таллин) в чрезвычайно скверной обложке на очень плохой бумаге. Ну, тогда всё жрали что дают, это потом читатель охуел и затребовал сиську на обложке и прочий дизайн.
Да, а книжка оказалась очень полезная. Выяснилось, что в доме нет совсем никакой бумаги кроме глумливого настенного календаря «хорошо в краю родном» за 1992-й год. Так что я прочитывал страниц десять романа (больше не получалось – полынь надо косить, то да сё) и тут же употреблял их на растопку двух печек – в доме никто не жил больше года, так что было сыровато.
И так мы вполне мирно жили с этим романом и главным его героем фотографом Огородниковым дня два, пока наконец я не добрался до растопки бани.
Баня топиться категорически отказывалась, а вообразить себе дом в деревне без бани – это мне не под силу. В отчаянии я извёл на растопку весь роман и даже его розовую обложку, но ничего не помогло.
Только на следующий день я догадался залезть на банную стреху, где узнал, что труба совершенно прохудилась, и никакой роман даже самого выдающегося писателя ей бы не помог. Только менять. Что мы с одним отроком и осуществили. После этого баня разгорелась без всякой литературы от простого толя, ободранного с крыши сарая, и разгорелась так хорошо, что я едва остался жив.
Ну, в общем, так я и не знаю и никогда уже не узнаю, что там в конце концов вышло с этим фотографом, да хуй с ним. Из романа запомнилось, впрочем, одно место – где главный герой мечтает о том, чтобы мрачный социалистический арбат украсился стильными бутиками и кофейнями с живописными посетителями. И ведь сбылась его мечта! (в этом месте находится так чаемый всеми ныне позитив)
Да, а баня очень замечательная. Мыши правда на полу серут, но, как говорил слесарь Серпокрылов, приличный дом без мышей не бывает.
* * *Очень это сложное занятие – топить баню при наличии гостей и безбанных соседей.
Архетипически баня топилась с утра, потом к обеду в неё шли мужики и упаривались до пяти минут до смерти. Затем они выпивали по стакану и валились храпеть. После них бабы, потом дети, наутро – самые маленькие дети.
Нынче же всё перепуталось: мужики большей частью испуганно сидят на нижних лавках, а иная барышня поддаст на камни так, что все мужики повыскакивают с горящими жопами.
И вот начинается – кому похолоднее, кому погорячее, кому просто ополоснуться. И самое главное: кто с кем? Примерно половина барышень вовсе не возражает против парения с малознакомыми мужчинами. Что совершенно правильно: нет более антисексуального места, чем русская баня, чего бы там ни рассказывал кто-то из классиков письменной порнографии.
Вторая же половина ни за что не желает никому показывать свой целлюлит или что там у неё есть.
Тут и мужики начинают ныть, мол, да ну, с бабами, да ещё с чужими…
Так что я с некоторого времени совершенно на всё это забил. Пусть моется кто хочет, с кем хочет и когда хочет. А я пошёл в баню. Заходите все: бабы, дети, а я буду всё так же сидеть на полке и размышлять о главном. Мне не интересно, барышня, слишком ли толста у вас жопа и насколько хороши ваши сиськи.
Хотя, впрочем, был случай. Рассмотрел я зачем-то сквозь слегка приоткрытый левый глаз одну знакомую случайного гостя и был вынужден немедленно выйти вон, дабы не случился конфуз. Ибо мужчина с восставшей плотью может казаться прекрасным и величественным только самому себе.
В целом же баня, при всём гигантском количестве сложенных вокруг неё легенд о её целебности и благотворности, штука довольно опасная.
Вот позвал меня как-то в свою баню сосед. Я вообще-то свою топить собирался, но если зовут, то чисто помыться – дело иногда полезное. И дров, опять же, экономия.
Ну, сам сосед быстренько помылся-побрился и убежал. А я сначала весёлый был, хоть и трезвый уже два месяца, а потом чувствую: пиздец мне. Надо бы с лавки встать, а хуй там – не встаётся.
Но, как говаривал писатель Д. Лондон, пока не выпрыгнул из иллюминатора собственной яхты, главное – это воля к жизни.
Так что выполз я весь в шампуне в предбанник, вроде там полегче.
Открыл дверь на улицу. О, как я одевался! Одни кальсоны я натягивал полчаса, наверное, не говоря уже про всё остальное. А может, и три секунды – хуй там что разберёшь с этим временем. Добрёл до дому, хорошо хоть там со вчера не топлено, влез в спальник, накрылся махровым халатом.
«Проснусь или не проснусь?» – подумал я с интересом. Проснулся. Через шесть часов, правый глаз не открывается. Выпил таблетку от головы. Понял, что жить буду. Очень недолгое время, как и все, а потом всё равно умру. Но в баню буду ходить только в свою.
