Наталья Бондарчук - Единственные дни
Мы подъехали к Чегемскому ущелью. Врата гор почти сомкнулись вершинами скалистых утесов, но мы проехали дальше, и предстал перед нами чудо-водопад. Вернее, каменный массив, покрытый струйками водопада. Падающими каскадами струилась вода сверху и из отверстий самого первого камня, падая в стремительную горную реку.
В Нальчике уже были наши: Таня и Саша Филатовы и Аркадий Покосов, уставшие, но довольные, что добрались.
В мае наш подготовительный период был резко прекращен. Группа ждала меня на Кавказе, а я не могла к ним выехать, вернее, меня не выпускали из Москвы. Об этом чуть ниже.
Цветок любвиТолько через месяц я смогла приступить ко второй части фильма «Юность Бемби». Вместе с моими единомышленниками мы сняли фильм, где еще резче встал вопрос о единстве человека и природы, об ответственности человека перед ее ликом. В нашем сценарии была тема войны, и не просто войны – атомного взрыва, содеянного человеком, и черной безжизненной земли… А в это время не в сказке, а в жестокой реальности разыгралась Чернобыльская катастрофа. Надо было решать: навсегда ли жители леса покидают родной край, выжженную катастрофой землю? Здесь нам помогла сказка. Бемби находит в горах цветок любви, с его помощью жизнь в лесу возрождается. У Бемби и Фалины рождаются сын и дочь.
Но вот опять лесную идиллию нарушает тревожный сигнал – ОН идет. Тот, кто приносит смерть. Но на этот раз он – маленький ребенок. И сын Бемби устремляется к нему.
Эта трогательная сцена произошла между двухмесячным олененком и девятимесячным сыном Галины Беляевой, Платоном. Платон еще не мог сам ходить, стоял, опираясь на что-то или кого-то. В данном случае это был олененок. Платон крутанул его за ухо и рассмеялся, олененок дружелюбно ему что-то мекнул и отошел, малыш не удержался и свалился в травку. Я очень боялась, что после падения малыш расхнычется, трава колкая, а он без штанишек. Но вот над травой показалась головка Платона, он не плакал, а улыбался, протягивая ручку к олененку, подзывая его. Олененок подошел, опираясь на него, малыш встал и тут же свалился опять в травку. Олененок прилег рядом с малышом, и тогда Платон обнял его за шейку, другую руку поднял над собой, как бы защищая его и себя. Этим кадром мы завершили дилогию о Бемби. Пять лет, сотканных из неповторимых дней творчества и постижения природы.
А кто вообще выстраивает нашу душу? Учителя.
Я могу назвать в своей жизни только четырех Учителей с большой буквы. Учителем был отец, его фильмы для меня – энциклопедия. Учителем был Герасимов. Учителем был Тарковский. И Учителем был Святослав Рерих.
Вот именно они и сотворили мою душу – то, что я есть сейчас. Они – самые близкие мне люди в искусстве.
V съезд кинематографистов СССР
13–14 мая 1985 года мне и Николаю Бурляеву довелось принять участие в Пятом съезде кинематографистов в качестве гостей.
В зале Большого Кремлевского дворца громили всех, кто успел сделать в кинематографе что-то значительное и был любим народом, а именно: Кулиджанова, Ростоцкого, Наумова, Бондарчука, Михалкова и Герасимова (посмертно)…
Я сидела вместе с Натальей Белохвостиковой, когда ее мужу, Владимиру Наумову, не давали говорить, улюлюкали, свистели, топали ногами. Я взяла Наташу за руку, она была холодна, как лед.
Затем стали громить первую картину Николая Бурляева «Лермонтов». То, что с любовью создавалось большим (свыше ста человек) мощным коллективом, было зачеркнуто. Страсти накалялись с каждой минутой. Больше всего злобного лая неслось в сторону моего отца. И только один человек, Никита Сергеевич Михалков, встал на его защиту.
Из воспоминаний Н.С. Михалкова: «Что же касается моего выступления на том, Пятом съезде Союза кинематографистов СССР, то ведь у меня не было никакой специальной задачи защищать Бондарчука. Для меня само по себе было дикостью, когда бездарные, ничтожные неудачники, которые считали виновными в своих неудачах кого угодно, только не самих себя, наслаждаясь вседозволенностью и безнаказанностью, топтали мастеров старшего поколения. И в первую очередь Бондарчука.
Я им сказал: “Ребята, вы можете его не любить, каждый из вас лично может не признавать его, но от того факта, что он вошел в историю мирового кино, никуда не деться, не говоря уже об истории родного кинематографа. Кого вы наказываете, не избирая делегатом Всесоюзного съезда кинематографистов Бондарчука?!”
Замечательная есть в русских церковных тропарях фраза: “Демонов немощная дерзость”. Вот это и были демоны, вот тогда они и разгулялись. Они из кожи лезли, чтобы унизить Большого Художника в надежде, что таким образом возвысятся, обретут вожделенную значительность. Глупцы.
А я просто сказал, что думал, не ожидая никаких выгод от Сергея Федоровича или еще от кого-то, поступил так, потому что просто не мог поступить по-другому, не мог я быть вместе с этой сворой…».
Но своре удалось сделать немало. Михалков тут же был атакован «коллегами».
Мне же не разрешали выезд на съемки «Юность Бемби» к моей киногруппе. Была выпущена статья: «Она уже снимает вторую серию по никому не известной повести Зальтена об иностранном олененке».
Нагибин страшно разозлился и написал в ответной статье: «Поздравляю автора (это был Александров), он не заметил, что Феликсу Зальтену еще при жизни был поставлен памятник».
Тогда ударили и по Нагибину.
Но более всего страдал мой отец.
Всю перестроечную травлю он предвидел и отразил в «Борисе Годунове». Я смотреть не могу на сцену убиения детей, потому что в то время происходило убиение и его самого, и даже его детей.
Это был заговор. Людей, в нем участвовавших, я знаю, кое-кто из них мне сейчас говорит: «Мы не предполагали, во что это выльется. Что мы будем зачинателями такого безрассудства. Мы хотели свежего ветра, новой волны».
Да! Отцу досталась та эпоха, в которой честно отражать современность не позволялось никому. Понятно, что бунт был спровоцирован общим враньем. Мы все задыхались в гнилом, безвоздушном пространстве, которое затягивало, как трясина. Это было служение непонятно чему, все критерии культуры были поколеблены. В этом смысле взрыв-то был справедлив, но ударили как раз по истинным художникам.
После съезда отец предсказал разрушение Советского Союза и страшное падение культуры. И он оказался пророком. Была разрушена выстраданная тяжелой жизнью мечта людей, в значительной мере выраженная советским кинематографом. Когда из него вычеркнули героев, олицетворявших эту мечту, то вычеркнули и страну.
Что будет со страной дальше, для него было понятно. На самый конец жизни отца пришелся разрыв между Россией, Украиной и Белоруссией. Разрыв единого славянского народа. Сергей Бондарчук, украинец по паспорту и русский художник, вынужден был слушать, как «делят» Гоголя: в чем он украинец, в чем – русский. Очень он это переживал.
