Дмитрий Смирнов - Записки чекиста
Только после ужина и чаепития, когда хозяйка, убрав со стола посуду, ушла из комнаты, объездчик прибавил фитиль в керосиновой лампе и предложил:
— Время позднее, можно начинать…
Действительно, не зря мы приехали к нему. Дыхнилкин и в самом деле знал родословную каждого интересовавшего нас человека, знал их настроения и, как говорится, чем каждый из этих людей дышит. Многое в наших материалах оказалось неточным, необъективным. Кое-что не заслуживало серьёзного внимания. Когда мы с его помощью разобрались во всем, оказалось, что из группы, числившейся в документах, по-настоящему враждебно были настроены к Советской власти только четыре человека. Трое из них, до недавних пор работавшие в лесничестве, опасаясь разоблачения, успели скрыться, а четвёртый и сейчас жил дома в соседнем селе. Все четверо — кулаки, в первые послереволюционные годы с оружием в руках боровшиеся против Советской власти. Вооружённую борьбу прекратили после объявленной амнистии, но и тогда не перестали вести антисоветскую агитацию. А при удобном случав занимались саботажем и мелкими вредительскими актами.
Рассказывая обо всем этом, Дыхнилкин подкреплял каждую свою мысль конкретными фактами о враждебной деятельности кулацкой четвёрки, называл свидетелей, которые могли подтвердить его слова.
Благодаря помощи объездчика все четверо кулаков были задержаны, предстали перед судом и осуждены на разные сроки тюремного заключения за совершённые ими преступления.
Время шло, и подспудное сопротивление кулаков политике Советской власти в деревне становилось все более явным и озлобленным. Какие только личины не напяливали на себя мироеды, чтобы любыми способами отстоять и сохранить добро, нажитое на беспощадной эксплуатации бедняков и батраков! На какие ухищрения ни пускались, чтобы скрыть мерзопакостные свои дела! Пробирались в сельсоветы, в комитеты бедноты, в товарищества по совместной обработке земли, чтобы потом изнутри разваливать их. Выдавали себя за так называемых «культурных хозяев», чуть ли не новаторов сельскохозяйственного производства, и на этом основании требовали у вышестоящих организаций льгот и защиты. Прикидывались добряками-бессребрениками, на равных со своими батраками правах владеющими земельными угодьями и скотом. По «доброй воле» делили эти угодья среди безземельных односельчан, а на деле превращали их в своих должников.
В это время кое-где опять начали сколачиваться бандитские шайки. Кулацкие пули все чаще скашивали бедняков и середняков, вступивших в колхозы, партийных, советских и комсомольских работников, селькоров, деревенских активистов.
В деревнях и на хуторах от рук злоумышленников вспыхивали бедняцкие избы. В укромных тайниках и ямах гноилось припрятанное от Советской власти кулацкое зерно…
Все это было ответом кулаков на решение ЦК ВКП(б) «О темпах коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству», принятое 5 января 1930 года, в котором воплотилась воля партии и народа, нашла своё завершение политика Советской власти в отношении кулака: ликвидация кулачества как класса на основе сплошной коллективизации.
Партия и народ не могли больше ни дня мириться с антисоветским, разнузданным произволом обречённого историей эксплуататорского класса. Антинародные выступления кулачества принимали угрожающий характер. И к началу весны 1930 года органы ОГПУ получили распоряжение готовиться к участию в выселении наиболее злостных кулацких элементов, вместе с членами их семей, в отдалённые районы страны.
Это задание мы должны были выполнять с помощью местных коммунистов, комсомольцев и активистов, вместе с районными комитетами партии. Наши товарищи из Тамбова срочно покидали город. Мне поручили возглавить оперативные группы в Ржаксинском, Уваровском и Мучкапском районах округа.
Ранняя весна развезла, растопила сельские дороги. Сани дослуживали последние дни, а неугомонные дожди все подбавляли и подбавляли воды на полях и в руслах ещё покрытых льдом рек. До Ржаксинского района я доехал поездом. А едва добрался до места, едва успел провести организационное совещание с активом, как из Тамбова позвонил Иван Михайлович Биксон и велел немедленно возвращаться в город.
Пришлось ехать. Оказалось, что наш сотрудник Андрей Максаков сообщил из Покрово-Марфинского района, что из-за начавшейся весенней распутицы он не рискует начинать выселение: как бы не произошли несчастные случаи.
— А у тебя как? — спросил И.М.Биксон.
— Да такая же картина.
Иван Михайлович недовольно нахмурился:
— Неужели придётся ожидать, пока пройдёт половодье?
Но я возразил:
— Мы-то можем, но согласятся ли кулаки ждать? У наших соседей, в Поволжье, выселение уже началось. Узнает здешнее кулачьё и начнёт разлетаться кто куда. Ищи их потом.
— Пожалуй, резонно. Что же ты предлагаешь?
— Завтра с утра начну. Оперативные группы подготовлены, а сроки выселения можно сократить. Управимся до половодья.
И все же Иван Михайлович не захотел рисковать. Мы отправились к секретарю окружкома партии и только там окончательно решили этот вопрос.
Немало довелось мне насмотреться на кулацкие подлости и зверства. Антоновщина… Бандитизм… Кровавый разгул кулацкого контрреволюционного зверья…
Поджоги, убийства из-за угла каждого, кто смеет мечтать о лучшем, бороться за светлую долю всех…
И в каждом из таких случаев — остервенелая кулацкая злоба и месть…
Живой свидетель тех далёких лет Алексей Петрович Колёсников, мой земляк и сослуживец по работе в органах ЧК, а тогда ещё комсомолец, вспоминает, как с наступлением темноты он и его односельчане из села Верятино Сосновского района Тамбовской области с тревогой ждали набата, возвещавшего об очередном пожаре. Горели, как правило, избы сельского актива и коммунистов.
Обычно люди ложились спать в одежде, а имущество связывали в узлы, чтобы в случае поджога успеть вынести из избы самое необходимое.
Часто не спасала и эта мера предосторожности. Организованная в этом селе кулаком Петром Жеряковым банда грабителей, пользуясь суматохой, растаскивала последний скарб погорельца.
Бывали и из ряда вон выходящие случаи. Члена правления колхоза в посёлке Чижовка того же Сосновского района бывшего комбедовца Матрохина поджигали четыре раза. Только успеет бедняк построить себе новую хижину, как она снова загорается. Потом стало известно, что этим «развлекался» сын кулака Василий Матрохин (в этом посёлке почти все были Матрохины).
Да, надо их выселять. Иного быть не может. К вечеру я уже был в Ржаксе, ночью — в Уварове, а к следующему утру перебрался в Мучкап.
