Оливер Харрис - Письма Уильяма Берроуза
Жду моего мальчика [224], а он запаздывает. Не нравится мне это. К тому же Аллен себя странно ведет. Не понимаю…
Нет более причин, по которым ты не мог бы мне писать. Получишь это письмо — сразу ответь, если еще не отправил свое послание. Как там в песне поется: тряхни уже стариной. Застряну я здесь или нет, зависит оттого, что вы мне с Алленом напишете. А писем от вас я ожидаю с большим нетерпением.
Всегда твой, Билл
P.S. Мой мальчик только что ушел. Я опорожнил чресла и пишу тебе с кристально ясной головой. А заодно — познав мудрость Востока, спустившуюся ко мне в желудок в образе четырех колесиков долофина. На него даже рецепт не требовался, пока Брайан Говард [225], приятель Одена и Ишервуда, не выжрал все подчистую в городе. К долофину пристрастил его я, однако не сразу понял, что создаю монстра. Брайан врывается в аптеку — в «фармацею», как он ее называет, — и требует: «Четыре пачки Л., быстро!» Говорит, Л. — «забавней», чем долофин. «Самое странное — утро не утро, пока я лекарства не приму», — объясняет он. Называет долофин «лекарством». Благородно, а? Обычный чувак приходит в аптеку и говорит: «Мне плохо. Одышка замучила, и ломает меня что-то», но Брайан-то не таков. Он выдает: «Мне нужно лекарство».
Брайан — когда не пьян — очень даже,мил и утешает меня. Ивлин Во, представь себе, включил Брайана в парочку своих романов [226].
Аллен не пишет мне, и я сильно расстроен… поразительно, сколь мало людей понимает, о чем я толкую. Короче говоря, люди в большинстве своем — безмозглые. Мне срочно требуются читатели, ведь когда я, влюбленный, не встречаю ответных чувств, зарисовки остаются моим единственным прибежищем и утешением. Брайан завтра уезжает, и останусь я один посреди пустыни с красивыми мальчиками, которые смотрят на меня нежными карими глазами, словно озадаченные олени, мол: «Что это мириканец там лопочет? Мне смеяться? Может, он добрый и заплатит сверху еще четвертак?»
Невнимание Аллена заставляет меня мыслить нерационально. Дождется, что я совершу нечто страшное. И это будет нечто, ужаснее всего, что видел свет [227].
Ты просто обязан мне помочь, переубеди Аллена. Не думал я, что он поведет себя подобным образом (ни строчки за четыре месяца!), и уж тем более не представлял, как больно будет, если он отколет такой номер. Последнее предложение несколько смущает, какое-то оно запутанное и противоречивое. В общем, сам поражаюсь, как сильна моя зависимость от Аллена. Отказ от него еще больней, чем отказ от Маркера. Ломает — жуть, от абстяга спасет лишь письмо. Будь другом, заставь Аллена прислать мне эпистолярную дозу. Я будто умер, писать не могу, и ничего не интересно.
Кстати, с реального джанка я слезаю. Попутно меня достает один пассажир — прямо-таки португальский вариант Ханке [228]. Похоже, слух, будто мне наркодело шьют, пустил он. Вот, приперся с новой версией сплетни, а стоило указать ему на логические нестыковки, как он взбеленился, заорал:
«Ну вы, американцы, болваны! Ни хрена не понимаете… больше говорить об этом не стану. Зачем на дураков время тратить?» Ага, американец проявил великодушие, и европеец спешит обвинить его в тупизме. Когда же поймет, что ты просек его разводку — взбесится. Поверь мне, за последние несколько месяцев я Старый Свет от и до изучил. Гнилой он.
Раз уж Малапарте [229] пишет антиамериканские романы и зарабатывает на них состояние, то я накатаю в ответ антиевропейский роман. Чем я хуже? Чего ради смотреть с обожанием на этих затрух — только потому, что они якобы представляют «культуру»? Им полагается быть зрелыми, воспитанными, остроумными, ну и так далее, а они, коряги, юмора не понимают. Например, тот самый чмошник, обзывающий американцев варварами, происходит из рода с семисотлетней историей, однако вынужден терпеть наши идиотизм и грубость. Вот вместо денег я и забросал его зарисовками. Тогда он понял: континентальный шарм не даст ничего и денег ему не видать. Воздух в комнате моментально наэлектризовался от напряжения, созданного невысказанными оскорблениями. Хер с португальцем, он завтра уезжает. Ах да, забыл сказать, за каким лысым он разводит меня: думал напугать, чтобы я смотался из Танжера, прихватив его с собой в Испанию, куда он и ломится. Только хрен ему. С какой стати?
Ну, Джек, будь уже другом и разузнай, что за дела с Алленом. Передай: он причиняет мне боль. Беспричинно. Я не домогаюсь его. Не прошу писать каждый день! Он кинул меня и не пишет больше трех месяцев; попросил в последнем письме: «Пиши в Мехико». Мое письмо вернулось невостребованным. Я, в принципе, не против — если Аллен желает немного побыть без общения со мной, пусть не пишет какое-то время, но ведь мог же он избавить меня от страданий (неподдельных страданий, которые много хуже, чем я пишу ему), просто черкнув строчечку (каковую он, видимо, черкнул тебе): мол, так и так, какое-то время буду без связи.
Если можешь повлиять на Аллена, повлияй немного и ради меня, ага? Мне нужен Адвокат, который представит меня Суду в выгодном свете.
Джек, у меня совершенно нет сил. Чтобы закончить это письмо, я убиваюсь ганджой, скоро мозг сварится. Кажется, будто ради друзей я истязаю себя, а они в ответ шлют меня на хуй, будто упыря, добивающегося их подарками, деньгами, зарисовками или отрезанными пальцами. Убью себя ради друга, и он скажет: «Ну вот, пытается купить меня за свою дряхлую жизненку».
Скажи Аллену, что я прошу прощения. Да, может, я и вампирил, грешил против жизни, но я люблю его. Любовь все перевешивает.
Сцена с португальцем вышла ужасная. Жаль, у меня не оказалось при себе магнитофона. Мы принялись поносить друг дружкины страны, оскорбления становились все более низкими, личными. Когда же я назвал Португалию выгребной ямой Испании, ситуация дошла до предела.
Португалец, словно Ханке, ненавидит меня за то, что я многое для него сделал, не любя по-настоящему. Он невыносим. Не может наиметь меня, словно сосунка, а я не могу принять его полностью другом. Как винить его за ненависть?
Ладно, жду письма. И поговори с Алленом, прошу.
Всегда твой, Билл
Марокко, Танжер Консульство США
P.P.S. Плевать, что скажет мне Аллен. Хочу знать, и точка, понял? Если решишь, будто его слова причинят мне боль, не таи от меня. Передай все как есть. Нестерпимо сидеть вот так, день за днем ожидая письма, которое не придет. Маркер — и тот мне написал. Больше так не могу.
Джек, все серьезно. НЕ ПОДВЕДИ!
НИЛУ КЭССЕДИ
[Танжер]
2 мая [1954 г.]
Дорогой Нил!
Мне пришло письмо от Аллена, датированное девятым апреля. Аллен просил выслать денег — ну, я и выслал, в дорожных чеках. А так он рассказывал, будто живет в финке (типа плантация) с какой-то археологичкой [230]. Короче, ни фига Аллен не пропал, и то, что деньги тебе на почте возвратили — это бюрократы где-то прокололись и чего-то напутали. Попади Аллен в тюрьму, он уже наверняка бы связался с американским консульством в Мериде; если бы умер, о его смерти давно бы сообщили, иначе на что еще дружбаны: американка-археолог да владелец отеля в Чиапасе.
