Александра Давид-Неэль - Путешествие парижанки в Лхасу
— Не волнуйтесь, — ответил мужчина, — вы будете идти вдоль реки до самых пастбищ. Это все, что я могу вам сказать. Дальше я никогда не бывал.
— Встретим ли мы воду на дороге, спускающейся с Готза-ла? — продолжала допытываться я.
— Да, но река там поуже.
— А на третьем перевале?
Я чувствовала, что проявляю излишнюю настойчивость, но, понимая, что из-за снега и отсутствия пищи не сумею исследовать гору столь основательно, как мне бы хотелось, стремилась получить побольше сведений. Я выбрала бы маршрут через Готза-ла, если бы была уверена, что этот путь интереснее маршрута через Айгни-ла.
— Что? — удивился мой собеседник, нахмурив брови. — Вы не сможете пройти через Иентсонг-ла, он завален снегом… Люди из По говорят, что там течет большая река… Какое вам до этого дело?
Йонгден поспешил мне на помощь.
— Ах! — воскликнул он со смехом. — Вы не знаете мою старую матушку, она вечно боится остаться без чая. Ее глаза постоянно выискивают ручейки и места для отдыха. Если бы я ее слушал, мы распивали бы чай по полдня.
Докпа тоже рассмеялся.
— Ах вот как! — сказал он. — Чай — поистине прекрасная вещь, особенно для женщин, которые не пьют так много спиртного, как мы.
И тут моего ламу неожиданно осенило.
— Старший брат, — обратился он к тибетцу, — нет ничего лучше, чем умножать заслуги путем благих деяний; добрые дела приносят пользу и выгоду не только в этой жизни, но и в тех, что последуют за ней.
Крестьянин не мог не согласиться с этим поучительным изречением и закивал головой.
— Видите ли, — продолжал Йонгден, — сам я — лама, а эта старая женщина[109], моя мать, — нагcпа юм; мы оба являемся нескорпа, и тот, кто окажет нам помощь, несомненно, совершит весьма похвальный поступок. Одолжите нам своих лошадей и проводите нас до перевала Айгни.
Это была дерзкая попытка. Убедить докпа предоставить свои услуги бесплатно, если он не вынужден сделать это по приказу своего непосредственного начальства, обычно невозможно. Мы прятали в поясах звонкие доводы, которые немедленно убедили бы этого человека, избавив нас от долгих уговоров, но мы считали, что было бы неосмотрительно прибегать к ним в здешних краях.
Я присела на траву и забавлялась, наблюдая за поединком двух хитрецов. Но докпа был не в силах тягаться с моим приемным сыном, который порой мог бы дать фору самому Одиссею. Все же победа Йонгдена оказалась неполной: он раздобыл только одну лошадь, на которой нам предстояло ехать по очереди, а докпа должен был нести нашу поклажу на спине. Однако и в таком урезанном виде наша удача показалась мне чудом.
Не могло быть и речи, чтобы привести лошадь в тот же вечер и оставить ее ночью в горах без крыши над головой. К тому же Йонгден не хотел разлучаться с докпа, опасаясь, что, оказавшись вдали от него, тот выйдет из-под его влияния и передумает. Поэтому он попросил у крестьянина разрешения переночевать в его доме. Тибетец на миг задумался, а затем согласился.
Мы должны были снова перейти через реку, так как стойбище пастухов осталось на другом берегу. Я боялась снимать войлочные сапоги и показывать свои слишком белые ноги, которые могли бы удивить тех, кто их увидит, и нашла выход из трудного положения, ссылаясь на мучивший меня ревматизм. Я сказала, что, если войду в холодную воду, мои боли тотчас же усилятся. Поэтому я, дескать, предпочту сделать крюк и пройти по мосту. Однако славный тибетец, в душе которого уже начинали давать всходы проповеди моего ламы, горел желанием совершить какой-нибудь благородный поступок, возможно надеясь таким образом смягчить роковые последствия своей разбойничьей жизни[110], которые, очевидно, вызывали у него угрызения совести. Он заявил, что будет переносить нас по очереди через небольшие речки.
Это решение меня устраивало, ибо оно сокращало наш путь. Однако я чувствовала себя неловко из-за автоматического пистолета, мешочка с золотом, висевшего у меня на груди, и пояса, набитого деньгами, который я носила под платьем.
Когда этот человек посадит меня на спину, думала я, он почувствует, что я тяжелее, чем кажусь с виду, и, вероятно, поймет, что я скрываю под одеждой какие-то твердые предметы… Если он догадается, что это ценности и деньги, мы рискуем быть убитыми… Теперь, когда мы на верном пути и можем надеяться на успешный исход своего путешествия, было бы поистине жаль окончить жизнь подобным образом.
Если бы нас сопровождал лишь наш будущий проводник, я без особого труда поменяла бы местами опасные предметы, чтобы они не соприкасались со спиной или руками крестьянина, но за нами следовали также женщины и мальчишки, трещавшие без умолку.
Однако я нашла способ уладить дело. Остановившись на миг, я сымитировала жест, привычный для всех тибетцев, — да простят меня читатели — притворившись, что меня донимают вши и я пытаюсь отыскать противных насекомых под платьем. Проделав это, я сумела передвинуть пистолет под мышку, мешочек с золотом — под котомку, а также подтянуть пояс. Никто из присутствующих не обратил на это ни малейшего внимания, поскольку причина моих действий была всем знакома и понятна.
Наш приход в стойбище докпа также не вызвал ни у кого любопытства, так как мы с Йонгденом казались обыкновенными странниками-оборванцами, какие бродят по всем тибетским дорогам. Один из пастухов отвел нас в небольшую хижину, где помещались козы — об этом нетрудно было догадаться по земле, усеянной рима[111]. Очевидно, нам предстояло делить ночью это жилище с животными: такое соседство людей и скота в Тибете не редкость.
Я жалела о том, что встретила мальчишек и женщину, из-за которых мы задержались в пути. Без них мы разбили бы лагерь в зарослях кустарника и ночевали бы не в этом хлеву, а в куда более чистом месте, да вдобавок могли бы на досуге обследовать гору. Теперь, когда нас видели, нам следовало неукоснительно придерживаться своей роли нищих нескорпа, ибо обитатели здешних мест пользуются дурной славой разбойников.
В Тибете, если вас уже заметили, всегда безопаснее проводить ночь у местных жителей, даже если вы уверены, что это отъявленные бандиты. Дело в том, что большинство тибетцев, если они не пьяны и не руководствуются какими-то исключительными мотивами, обычно не решаются пойти на убийство, ибо буддизм учит относиться с уважением ко всякой жизни, и эта идея укоренилась в душе тибетского народа.
Ограбив путника, разбойники отпускают его с миром, и, если он запомнил место, где было совершено преступление, грабители рискуют, что на них подадут в суд.
